Раскрыли ставни. Нехотя в постели
Я потянулся и открыл глаза:
Мне снились раненые капители,
Полуденные снились небеса.
А тут из-за окошечек тюремных
Замашут голые черешен ветки,
Свинец небес и ржавчина подземных
Теней мою осилуэтят клетку.
Закаплет с крыш, послышится в столовой
Испуганный переворотный шепот, –
И день в Бастилии начнется новый,
И черных мыслей заклубится копоть.
Совсем не просыпаться лучше ныне,
В годину лихолетья, лихоправья,
В святыней унавоженной пустыне,
Где озлобленность торжествует навья.
Но чудо за оконным переплетом
Я демиурговой увидел кисти:
Жемчужно-голубым были налетом
Воздухи крыты райских евхаристий,
И мраморных качались ожерелий
Неисчислимые на ветвях низки,
И блики адамантами горели,
На тополей взвиваясь обелиски.
Фатой прелестнее весенней дважды
Осиротелый расцветился сад,
Но этот цвет, увы, был пух лебяжий,
Накинутый на мрачный палисад,
Но этот цвет, увы, был так холоден,
Что мой восторг в кристаллы застывал,
И мавзолеем вертоград Господен
Казался, выглянувшим через вал
Кладбищенский полярного собора,
Мечты хранящего застывший прах,
Где я под ледяной аркадой скоро
В безбрежность мраморный уставлю зрак.
Ах, камнем, камнем стать бы поскорее
С крестом сложенными на грудь руками,
В нависших ив ледяной галерее
Запорошенным северным Гаутами.
Ах, всё забыть! позор всего творенья!
Кровавую нелепость бытия!
Ах, белый лист начать бы сновиденьем
Другого, полазурней, жития!