– Что нам делать, Джон? – спросил он, прижимая к груди бьющееся в конвульсиях тело сына. – Как мы можем сейчас вернуться в Торр? Мы нужны в Эксетере.
Джон объяснил, что сестра Мадж, Матильда и другие женщины были единодушны в том, что на какое-то время Кристину следует оставить в покое, оградив от мужского общества.
– Как бы то ни было, нам следует решить проблему с судном и экипажем. Если мы сейчас отправимся в Торр, то для вас это будет означать окончание по крайней мере одного дела. В противном случае оно будет висеть над вами, подобно мечу, когда вы более всего будете нужны в Эксетере.
Джозеф кивнул, его гнев утих.
– Мы с Эдгаром потихоньку выйдем во двор, нам есть о чем поговорить. Скажи нам, когда будешь готов ехать.
Отказавшись от угощения, они спустились во внутренний дворик поместья, и сверху из амбразуры, Джон видел, как они медленно и грустно шли вместе, разговаривая приглушенными голосами.
Джозеф с сыном все еще находились внизу, когда некоторое время спустя с рынка возвратилось семейство де Вулфов. В воловьей повозке с полотняным верхом, снабженной сиденьями, ехали сестра и мать Джона, а рядом с ними на лошадях скакали его брат Уильям и несколько слуг. Хотя виделись они довольно часто, в Стоук-на-Тайнхеде Джона всегда ждал теплый прием. Его матери Энид исполнилось шестьдесят три года, и ее рыжие волосы уже подернулись сединой. Это была невысокая, очень живая дама, типичная кельтка, хотя ее собственная мать происходила родом из Корнуолла, а отец был некрупным землевладельцем из Гвинллвига в Уэльсе, откуда родом была и Неста. Ее дочь Эвелин была на десять лет младше Джона, старая дева, которая хотела стать монахиней. Мать отговорила ее от этого шага, поскольку ей дома нужна была компаньонка, ведь муж и второй сын все время пропадали на войне. Главной поддержкой Энид был Уильям, ее первенец, на пару лет старше Джона. Такой же высокий и темноволосый, как и его брат – они оба пошли в отца, – Уильям отличался намного более мягким характером, предпочитая военным кампаниям фермерство и управление поместьем.
Обнявшись с матерью и сестрой и пожав руку Уильяму, Джон просветил их о событиях, произошедших в Торре и Эксетере. Двое из Топшема все еще бродили снаружи, и Джон посоветовал на время оставить их наедине с их горем и гневом. Алси отдал распоряжение, и вокруг засуетились другие слуги с едой и питьем, улыбающиеся и делающие Джону реверансы – многие из них знали его еще ребенком.
Пока они ели, Энид де Вулф все не могла уняться и кудахтала, выражая свое негодование по поводу изнасилования и симпатию всем действующим лицам. Брови ее слегка приподнялись, когда Джон поведал ей, что Матильда вела себя прошлой ночью, как добрая самаритянка. Она никогда не разделяла энтузиазма своего покойного мужа по поводу того, что Джон породнился с семейством де Ревеллей, и ее отношения с Матильдой были столь же отстраненными, как и те двадцать миль, что лежали между ними.