– Слушай, Ксанка, – пытаясь казаться совершенно равнодушным, поинтересовался он, – а почему ты у мамани не попросишь денег на эти свои?.. Как их?..
Она посмотрела на брата так, будто впервые его увидела.
– Нет, Минька, какой-то странный ты сегодня. Наверное, как вчера тебя по голове хватили, так у тебя чего там явно перещелкнулось. Какие у мамани деньги? Когда они у нее были? – «Так, понятно, – сообразил Валентин. – Я сделал ложный выпад. Надо аккуратнее зондировать обстановку». – Сам у батюшки постоянно клянчишь, а меня к мамане посылаешь. Ты меня еще к Ермилу или к Хорю пошли за деньгами! – с обидой заявила она.
С Ермилом Валентин уже познакомился на барже, шедшей из Орла с грузом зерна. Это был митряевский приказчик. А вот с каким-то там Хорем он еще не был знаком. Но раз Ксана его упомянула наряду с Ермилом, это могло означать ровным счетом две вещи: во-первых, у него водились деньги, значит, на митряевской иерархической лестнице он стоял выше матери, у которой деньги не водились, и, во-вторых, степень родства с ним не дальше чем с Ермилом (Ермил хоть и не родственник, но человек очень близкий к главе семейства).
Валентин постарался нацепить на лицо гримасу эдакой мудрой многозначительности, а руками изобразил нечто округло-неопределенное.
– Н-ну когда очень нужно, можно и у Ермила в долг попросить, и у Хоря…
Эта его сентенция буквально взорвала Ксанку, заставив ее разразиться целой бурей эмоций.
– Нет, Минька, ты не дурачок. Ты просто умалишенный! Остаток своих мозгов ты пропил окончательно! Я-то думала, что у меня брат есть, пусть и не очень умный. А ты, Минька, чурбан! – Она чуть пригнулась и постучала кулачком по толстой ножке кровати. – Деревяшка! Ты забыл, как ты у Хоря копеечку занял, а он тут же к батюшке побежал и сказал, что ты у него украл? Забыл? А как тебя после этого пороли, тоже забыл? И для меня того же хочешь, да? А Ермил вообще денег взаймы не дает…
– Гм-гм… – Валентин не ожидал столь бурной реакции на вполне нейтральное высказывание. – Успокойся, Ксана. Это я так… Глупость болтнул. – Подобное проявление чувств могло свидетельствовать только об одном – не все в порядке в митряевском семействе. Разговор же их с сестрой складывался так, что он почувствовал – вот он, момент, когда можно попробовать расставить все точки над «i». – Ты вот его постоянно называешь батюшка, батюшка… Ты что же, действительно относишься к нему как к батюшке? – При этих словах Ксанка даже побелела. Это был если еще и не бунт, то уже заговор.
– А как же мне к нему относиться? – совершенно присмирев, еле слышно спросила она.