Плотникова посмотрела на него, как на предмет обстановки и опять перевела взгляд на Михаила.
— Ты хоть цел?
— Относительно. Могло быть хуже.
— Да, цел он, цел, — опять встрял в разговор Блинов со своим страдающим голосом, — успокойся.
Но на него не обратили внимания.
— Я думала, что ты погиб.
Она встала, и, подойдя к его кровати, склонилась над Сергеевым так, что ее челка почти касалась его лица.
— Я живой, — сказал Сергеев.
— Я вижу. Я испугалась. Я испугалась, что ты ушел не попрощавшись.
— Я не хотел тебя будить.
— Глупый, я не то имела в виду.
Она прикоснулась губами к его лбу. Дыхание было теплым, словно дуновение летнего ветра.
— Мог бы выйти, вышел бы, — проворчал Блинчик со своей кровати и грозно загремел растяжками. — Устроили тут нежности! Я вам что — статуя Командора?
— Если честно, — сказала Плотникова, не поворачивая головы, — ты сейчас больше похож на гипсовую статую девушки с веслом, из парка культуры и отдыха.
Блинов засмеялся и зашипел от боли одновременно.
— Это по твоим делам? — спросила Вика тихо, почти на ухо Сергееву. — Или по его?
— Не по моим, — ответил Сергеев так же тихо.
Вика еле заметно кивнула.
— Откуда ты узнала, что мы здесь? — переспросил Блинов. — Слушай, Плотникова, я же не из праздного интереса спрашиваю! Если ты узнала — много кто еще может узнать.
— Мне сказал Сидорчук, когда я его за хобот ухватила. Сергеева он не знает, но сказал, что привезли в Феофанию тебя и твоего друга из МЧС. Видать, врачи удостоверение Мишино видели. А, вообще, чтобы у тебя, Владимир Анатольевич, не было иллюзий — под воротами дежурят группы с пяти телевизионных каналов и человек двадцать газетчиков. Так что, о том, что ты здесь, не знают только те, кто о тебе никогда не слышал. Даже о Сергееве уже заговорили коллеги — моего друга генерала Косоротова пытались расспросить по телефону. Кто знал, что с тобой, Володенька, именно Сергеев в аэропорту был — с того и спрашивай. Или с докторов местных. Или с сестриц. С тех, кто документы видел.
— Хреново, — сказал Блинов серьезно, глядя на Сергеева. — Я-то думал, что о нас почти никто не знает. Маловато будет подарка Валериного. Три человека — это хорошо, но мало. Сколько там моих, интересно?
— Знаешь, Блинчик, — сказал Сергеев, — не суетись. Днем тебе ничего не грозит, а к вечеру — ты и роту здесь расположить можешь. Только учти — когда надо было и президентов валили. Вся эта буза с охраной — для того, чтобы тебя, не дай Бог, хулиганы не обидели.
— Слушай, Умка, — разозлился Блинов, — оставил бы ты свой казенный юмор! Фельдфебельский! Остряк нашелся. Мало мне того, что лежу весь в гипсе, болит все, а тут уже и ты голову клюешь! Сам знаю, что если захотят шлепнуть — шлепнут, так что — мне самому застрелиться, не дожидаясь? Так, что ли?