— Он сильно болен, да?
Я опустил голову.
— Он выздоровеет, — сказал я. — Он просто очень устал. Он много работает…
Девушка сразу села за телеграфный аппарат. Четко застучали буквы. Складываясь в слова, побежали по проводам в больницу к нашему Расулу Расуловичу.
Потом я попросил вызвать колхоз.
Девушка приподняла бровь. На лоб набежали три узеньких морщинки.
— Сейчас попробую.
Коротко и требовательно зажужжала ручка коммутатора — жж-жж-жж.
— Куляб, это ты, Куляб? Я Конгурт. Дай мне Московский район. Ну, я тебя прошу… Что? Алло! Это колхоз? Говорите, колхоз!
Девушка махнула мне рукой.
— Что вы стоите? Идите скорей!
Я вбежал в телефонную кабину и снял трубку. Сонный мужской голос недовольно спросил:
— Алло! Кто такой? Чего надо? Какой Нечаев? Зачем Нечаев?
Я с трудом растолковал человеку в трубке, кто я такой и что мне надо.
— Лунев наш колхоз нет! — крикнул он. — Как так есть? Зачем так говоришь? Зачем дурака валяй?
Человек, с которым я разговаривал, оказался раисом, то есть председателем. Он только приехал из Куляба и только уснул. Раис покричал на меня, но потом остыл и рассказал все, что знал, и все, что мне надо.
Лунева в колхозе никогда не было. Был у них другой русский. Он дружил на фронте с таджиком, выращивал вместе с ним хлопок и погиб в горах во время обвала. Все точно так, как рассказывал чабан Муслиме. Только звали его не Луневым, а Ивановым…
Я подошел к окошку.
— Рахмат, девушка!
— Все узнали?
— Все. Спасибо вам.
Девушка строго и с достоинством сказала:
— Теперь видите, какой у нас телефон!
Телефон в Конгурте в самом деле был особенный. Он вернул радость и спокойствие, снова ввел в таинственный мир обещаний и надежд.
— Ай, рахмат, девушка! Ай, рахмат!
Девушка снисходительно посмотрела на меня. Физиономия у меня, наверно, была восторженная и глупая.
— Может, еще кого-нибудь вызвать? — спросила она. — Все равно линия свободная…
— Ну, что ж, можно вызвать, — сказал я. — Только вы не дозвонитесь. Это далеко…
— Это что — в самом деле далеко? — спросила телефонистка.
— Очень. Я даже не знаю где. Это было еще в детстве. Однажды во Дворце пионеров был смотр художественной самодеятельности. На сцену вышла девочка с толстой золотой косой на левом плече. Звали ее Света Одинцова. Света пела украинскую песню о Днепре…
Телефонистка слушала меня, не перебивая. Тихо стучал телеграфный аппарат. На коммутаторе светил зеленым лучиком круглый глазок.
— Ну, а что дальше? — спросила она.
— Ничего. Мне хочется позвонить этой девочке…
Телефонистка сидела молча несколько минут. В полукруглой впадинке возле глаз лежала синяя неподвижная тень от ресниц.