Шор фыркнул одновременно с поднявшейся и фыркнувшей не менее выразительно шапкой пены над медной туркой, исторгающей божественный аромат.
Ловко сдернул ее с мангала, и, не давая остыть, разлил густой дымящейся струйкой по не самым микроскопическим чашкам.
– Это, – поясняет, – пусть турки с итальяшками над своими наперстками колдуют. А нам с вами сегодня работать и работать…
Работа началась даже раньше, чем они предполагали.
Некто неизвестный позвонил в полицейский участок, соседствовавший со зданием, в котором располагалcя Одесский уголовный розыск, еще ранним утром, когда они только заканчивали завтракать.
И рассказал, где находится специальный пакет «для господ начальников по делу Евгения Катынского».
«Хвоста» звонившему повесить не удалось, не успели.
Слишком коротким был звонок, и пока разобрались, у общественной телефонной будки неподалеку от железнодорожного вокзала уже никого не было. Торговка жетонами сообщила: молодой приезжий, даже толком не загорелый, обычного телосложения, в холщовой летней кепке, дорогой льняной косоворотке, белых парусиновых ботинках и круглых интеллигентских очках.
Ни цвета глаз, ни цвета волос, ни особых примет, кроме твердого, северного, скорее всего петербуржского выговора.
Полицейский шпик, тершийся неподалеку, внимания на него не обратил: приезжий и приезжий, мало ли их тут названивает.
У него, у шпика, другая задача.
Шор, узнав об этих обстоятельствах, долго и восхищенно матерился.
Ворчаков его понимал.
Оставалось только изучать пакет, умело подброшенный в окно одного из расположенных на первом этаже следственных кабинетов того полицейского участка, куда впоследствии и позвонили…
В пакете содержались фотографии привязанного к стулу Евгения Катаева-Катынского, подтверждающие, что тот жив.
И три машинописных листка с четкими инструкциями по передаче выкупа: какая сумма, какими купюрами.
Ну и так далее.
Обмен предлагалось провести следующим утром, на месте прежних переговоров. Отдельно оговаривалось, что ни в коем случае не должен быть задействован «никакой ОСНАЗ» (откуда они про ОСНАЗ прознали?!), иначе обмен будет признан несостоявшимся.
А судьба «писателя Катынского» останется неопределенной.
По мере чтения становилось все более очевидно, что письмо писал кто угодно, только не уголовники.
Политика.
И к бабке не ходи.
Но и на господ максималистов, сиречь большевичков, тоже почему-то было не похоже.
Чисто по почерку.
Что-то тут было определенно не так.
Определенно…