Ну, если только чуточку.
Что для двух здоровых мужчин пара стаканов легкого домашнего вина?
Важных известий они с утра не ожидали.
По всем расчетам, звонить злоумышленники должны были днем.
Утром, по идее, звонить было просто некому.
Все, включая самого Осипа, должны были находиться на выезде, а переносных радиотелефонов современная наука пока что не изобрела, хотя, говорят, в знаменитых бериевских «шарашках» что-то подобное и испытывалось.
Никита на секунду содрогнулся, тупо представив себе, каково это будет, – всегда находиться на расстоянии одного телефонного звонка от начальства, – и чуть не подавился яичницей.
Вот ведь, верно говорят, – все зло от евреев.
Наизобретают всяких гадостей.
Сволочи.
А нам потом с этим жить…
Пришлось срочно наливать еще один стакан домашней «Изабеллы», чтобы запить горечь ужасных картин грядущего.
А потом еще один – чтобы вернуться к настоящему.
Наконец они вдвоем победили и яичницу, и вино. Осип, щурясь, как кот, сгрудил пустую посуду в таз, где она, по идее, должна была отмокать в ожидании домохозяйки.
После чего отправился к небольшому мангалу с горячим мелким песком, колдовать над медной туркой с крепчайшей арабикой.
Закатал до локтя рукава белоснежной сорочки.
Усмехнулся.
– А знаете, Никита, почему одесских евреев в начале века называли турецкоподданными?
Ворчаков вздохнул, залезая в карман за коробкой со стремительно заканчивающимся «Дюшесом»: еще один день, и придется переходить на что-то местное.
Впрочем, у них тут есть неплохая ростовская «Наша марка».
Элегантные, тонкие папиросы дорогого и крепкого турецкого табака.
С длиннющим мундштуком, в котором прячется спасающий легкие от густой никотиновой смолы двойной ватный фильтр.
Никита такие одно время курил, но потом все-таки вернулся к привычному питерскому «Дюшесу»…
Покачал головой, даже и не поймешь, одобрительно, или отрицательно.
Так.
Нейтрально.
Турецкоподданные, говоришь?!
– Знаю, конечно, – фыркает, продувая папиросу. – Евреи – изобретательная нация, и за счет принятия подданства султана умудрялись избежать заключения за чертой оседлости. К вам и к вашим предкам, Осип, полагаю, это не относится…
– Правильно полагаете, – кивает в ответ. – Отец принял православие еще задолго до смуты, был русским купцом второй гильдии. И до смерти ненавидел большевиков, потому как считал, что только из-за них не успел расторговаться до первой. Очень уж хотел быть купцом первой гильдии, говорил, – звучит! А вы, Никита, полагаю, из коренной петербуржской аристократии?
Ворчаков отрицательно покачал головой.
– Ошибаетесь, Осип Беньяминович. Я хоть из потомственных дворян, но из мелких, разорившихся еще к середине прошлого столетия. Действительно знатных, но чересчур нищих для аристократии. И потому не нашедших ничего лучше государевой службы…