– Кстати, Никита Владимирович…
Ворчаков, уже потянувшийся к дверной ручке, замер.
Потом – медленно обернулся.
Вождь сейчас в таком состоянии – всего можно ожидать…
– Ты выяснил насчет спиричуэла? Ну, «Туман на родных берегах». Помнишь, я тебе поручал?!
Никита вздохнул и отрицательно покачал головой.
Вождь неожиданно усмехнулся.
– Вот и мне толком не удалось, – говорит, наливая себе еще полстакана и сооружая маленький бутерброд с балыком и яйцом под французским соусом. – И это, знаешь ли, сынок, меня здорово беспокоит. Ладно. Иди. Потом как-нибудь попытаемся вместе разобраться, когда все это наконец закончится. А пока – иди. Работай. Не до музыки нам с тобой сейчас. Надеюсь, не пожалеем…
Первым делом Ворчаков отправился в кафе под пятнистым тентом на Красной площади, – в то, что что на углу, недалеко от Лобного места и храма Василия Блаженного.
Очень уж хороший там кофе подавали.
Крепкий.
Черный.
Вкусный.
А еще там правильный человечек работал. Официантом, администратором, а заодно и владельцем.
Мог любого из своих подчиненных подменить, когда вдруг решал, что тот с капризным клиентом справиться не может.
Очень удобно.
Идеальное место…
Через пятнадцать минут по всем возможным каналам связи ушло: Четвертое управление поднимает на ноги свою агентуру в криминальном мире древней столицы.
«Первый» хочет знать все о последних днях и последних событиях в Москве.
Кто появился новый, кто куда убыл, кто куда пропадал и кто о ком тосковал.
Во всех городах мира устроено так, что на самом дне ничего невозможно скрыть: как бы вы ни казались обыденны и неприметны, вас каждые несколько минут непременно ощупывают чьи-то внимательные глаза.
На предмет возможной наживы, или напротив – исключительно в целях собственной безопасности.
Дно знает и помнит все.
Надо уметь спрашивать.
Ворчаков – умел.
Но времени у него не было.
Совсем.
Солнце светило невыносимо, будто в последний раз.
По окраинам, говорят, плавился недавно выложенный асфальт, и только тут, на лавочке, в тени зубчатой Кремлевской стены, неподалеку от прохладной и чистой Москвы-реки, легкий речной ветерок приносил хоть какое-то облегчение.
Курьер от Розенберга опаздывал, а Ворчакову еще многое надо было успеть до завтра.
Покуда не началось.
Потому что только «покуда не началось», существуют и эта легкая рябь на воде, и эта жара, и этот густой влажный воздух.
И эта дорожка, засыпанная тополиным пухом.
И эти ели, застывшие в сумраке летней дневной тени.
И эти солнечные блики на спокойном теле реки.
И мгновение тишины…
Дальше время начнет ускоряться и спрессовываться, и теперь уже не прошлое будет давить на грядущее, а напротив, грядущее властно вторгнется в настоящее, заставляя прошедшее продавливаться под своей неимоверной тяжестью.