Альфред добродушно расхохотался.
Полез в грудной карман, достал оттуда плоскую американскую фляжку, отвинтил массивную пробку.
Влажный туман Воробьевых гор мгновенно наполнился запахом тонкого французского коньяка.
Розенберг сделал глоток, поморщился.
Передал фляжку Ворчакову.
Оперся на гранитные поручни Смотровой площадки.
Закурил.
– Значит, говоришь, приступаем? План «Шторм»?
Ворчаков кивнул.
Альфред снова отхлебнул.
– Ну что ж. Пора – значит пора. Но ты понимаешь, что после того, как я выведу людей на улицы, обратной дороги уже не будет?
Ворчаков недоуменно пожал плечами.
– Лично для меня ее никогда и не было…
Розенберг вздохнул, и некоторое время что-то пытался разглядеть сквозь плотную кисею тумана там, внизу, где уже почти вплотную подбиралась к древним Воробьевым горам беспокойная столица этого странного византийского государства, которому они в самое ближайшее время должны будут отдать главное: смысл и цель собственного существования.
– Ну, что ж, тогда можно начинать…
Петляющую дорогу до Переделкина Ворчаков проспал.
Небрежно кивнул взбешенному его опозданием Берии: симпатяга Лаврентий уже выведен за скобки и максимум через пару недель единственное, что ему будет позволено, – жить.
И то вряд ли.
Ворчаков невольно усмехнулся, вспомнив учителей в университете, которые убеждали его, что знать будущее невозможно.
Еще как возможно.
Просто – это не каждому дано, – знать, что это такое на самом деле – управление старушкой-историей.
Потому что только это – и есть она.
Власть.
В чистом, дистиллированном виде.
Когда тебе подчиняется все: предметы, судьбы людей, когда становится пластичным время и податливым само пространство.
И, в принципе, только уже ради одного этого – стоит жить.
Потому что высшая власть – это творчество, осознание того, что ты, именно ты, стоишь в самом средоточии мира, будущее которого зависит только лишь от тебя.
Ворчаков хмыкнул, и, отодвинув сопровождавшего его охранника из ОСНАЗа, прошел в туалетную комнату, сделав вид, будто собирается помыть руки с дороги: организм, изнуренный безумной бессонной ночью, требовал очередную порцию кокаина.
Иначе грозил заснуть.
Что ж – будет небольшая уступка.
Он зашел в туалетную кабинку и всадил пару порций порошка прямо с ногтя, осторожно черпая его мизинцем с самой снежной глубины эстетской платиновой табакерки, потом некоторое время подождал и повторил.
Когда кровь побежала быстрее, он аккуратно вышел из кабинки, помыл руки и сполоснул лицо, отметив тяжелые круги под глазами: со стимуляторами следовало как можно скорее прерваться.