Туман на родных берегах (Лекух) - страница 75

Вы безнадежно устарели, мой генерал.

Ворчаков уже понял, как его люди смогут исполнить генерала.

Все остальное было уже не важно.

Отыгранный материал…

Глава 41

Тем временем Ворчаков поздоровался и с остальными.

Их, кроме все еще недовольного Берии, было трое: двое референтов (один работал на Ворчакова, другой – на кого-то еще, скорее всего на Лаврентия) и неизменный Николенька Ларионов. Адъютант и порученец Старика с доотставных времен, гениальный делопроизводитель и бюрократ, которого с удовольствием приняло бы в свои ряды любое имперское ведомство: предложения, насколько Никите было известно, все еще время от времени поступали.

Но Николенька оставался верен Деду.

Странное, на самом деле, качество для гениального крючкотвора, но, имея дело с «объектом № 4», Ворчаков давно уже ничему не удивлялся: преданность ему стала для господина директора обыденна и привычна.

За Дедом в ссылку последовал не только порученец Николенька: прислуга переделкинской дачи, превращенной секретным приказом Верховного в самую комфортабельную тюрьму Империи, тоже не разбежалась.

Ни кухарка, ни горничные, ни садовник, ни старый денщик Феофаныч, который и сейчас молча замер в углу, затянутый в черный ясский мундир и готовый сопровождать хозяина хоть на парад, хоть на смерть, – его верность была воистину беспрекословной, и попытки завербовать старого солдата всеми многочисленными спецслужбами Империи были давно признаны бесперспективными.

У денщика не было никого – ни родных, ни близких, ни друзей.

Только Старик.

В таких случаях не предают.

Перевербовать, кроме кухарки, не удалось никого.

Причем за все те несколько лет, которые обслуга опального генерала была в его, ворчаковском, полном распоряжении.

А это о многом говорит.

Хотя в сложившейся ситуации кухарки, у которой вовремя отыскался горячо любимый племянник в Западной Галиции, – вполне достаточно.

Если, разумеется, сегодня не отработают снайперы.

По идее, Ворчаков это чувствовал, – должны.

Но всякое бывает.

Вот тогда-то кухарке и придется капнуть бесцветной, слабо пахнущей миндалем жидкости в еду или питье.

Всего пару капель, этого вполне достаточно.

А пока – можно и поговорить…

Ворчаков, не спрашивая разрешения, закурил, зная, что тем самым вызовет возмущение у не употреблявшего ни табак, ни алкоголь хозяина.

Старик поморщился.

Но – промолчал.

Промолчал и недовольно скривившийся страшным, обожженным еще в Гражданскую лицом, Николенька Ларионов. Но здесь ничего удивительного: выходец из социальных низов, человек темной и малопонятной судьбы, он был приближен Стариком за писарский талант еще в Мировую. Прошел с ним все фронты Гражданской, что называется, и Крым и Рым, но до сих пор робел в присутствии начальства и по крайней мере при встречах с самим Никитой даже как-то уменьшался в размерах и вообще старался казаться как можно более незаметным.