– Разбить стакан? – повторил он. – Но зачем?
– Я могла бы пуститься в объяснения, – ответила я. – Но скажу лишь – для того, чтобы он разбился.
– Это нужно тебе?
– Разумеется, не мне.
Он глядел на стакан, стоявший на самом краю стола, и явно опасался, что сейчас стакан свалится.
"Это – ритуал, – хотелось мне сказать. – Это – под запретом. Стаканы нельзя бить с умыслом. Когда мы сидим в ресторане или у себя дома, мы стараемся не ставить стаканы на край стола. Наша Вселенная требует, чтобы мы были осторожны, чтобы стаканы на пол не падали ".
А разобьем по неловкости и нечаянности – увидим: ничего особенного не произошло. «Не беспокойтесь», – скажет официант, а я ни разу в жизни не видела, чтобы разбитый стакан ставили в счет. Бить стаканы – обычное дело, дело житейское, и никому не причиняет вреда – ни нам, ни ресторану, ни ближнему.
Я толкнула стол. Стакан зашатался, но не упал.
– Осторожно! – воскликнул он.
– Разбей его, – настойчиво повторила я, а про себя подумала:
«Разбей его, соверши этот символический жест. Постарайся понять, что я разбила в себе кое-что гораздо более важное и ценное, чем стакан, – и счастлива. Всмотрись в свою душу, где идет борьба, – и разбей его».
Ибо наши родители научили нас бережно относиться к стаканам и к плоти. Внушили нам, что детские страсти – невозможны, что мы не должны совлекать с избранной стези человека, решившего стать духовным лицом, что людям не дано творить чудеса, и что не следует пускаться в путь, если не знаешь, куда приведет он.
Пожалуйста, разбей стакан – и ты снимешь с нас обоих это заклятие, освободишь от настырного стремления все объяснить, от мании делать лишь то, что будет одобрено другими.
– Разбей стакан, – снова произнесла я.
Он пристально взглянул мне в глаза. Потом медленно рука его скользнула по столешнице, дотронулась до стакана – и резко смахнула его на пол.
Звон стекла привлек всеобщее внимание. Вместо того чтобы вскрикнуть, выбранить себя за неловкость или сделать что-нибудь в том же роде, он молча, с улыбкой смотрел на меня – и я улыбнулась в ответ.
– Ничего страшного! – крикнул нам юный гарсон.
Но он не слышал его. Приподнялся, за волосы притянул к себе мою голову и прильнул губами к губам.
И я запустила пальцы ему в волосы, обхватила затылок, впилась губами в его губы, ощущая, как движется у меня во рту его язык. Долго я ждала этого поцелуя, родившегося возле рек нашего детства, когда мы еще не сознавали смысла любви. Поцелуя, будто висевшего в воздухе в пору нашего взросления, странствовавшего по свету вслед за воспоминанием о ладанке, прятавшегося за стопками книг, которые имели благую цель подготовить меня к конкурсу. Столько раз исчезал он, этот поцелуй, столько раз пропадал – и вот наконец мы обрели его. В нем – хоть и длился он минуту – таились долгие годы исканий, разочарований, несбыточных мечтаний.