Борясь с подступающим раздражением, от которого еда теряла вкус, а тепло становилось духотой, Максим с ужасом думал, что давно уже не чувствовал любви и вряд ли когда-либо почувствует. Любовь была включателем окружающего мира как волнующего, животворящего зрелища. Без любви мир впадал в энергосберегающий режим, бессмысленно мелькая и вступая в контакт только через беспокойство, недовольство, гнев.
Это было несправедливо: Галя не заслуживала нелюбви, она была преданной женой, образцовой матерью их сына, верным товарищем, наконец красивой женщиной. И с годами она не позабыла, что нужно следить за собой, не снижала требования к себе до естественных показателей возраста. Умом Максим понимал, что в жене по-прежнему имеется все, что необходимо для пылкой привязанности. Однако ум был отстранен от власти.
Вероятно, временное охлаждение исчезло бы без следа, не задумайся Максим о других возможностях жизни. Поначалу он привычно запрещал себе замечать прочих женщин и волноваться, заметив. Отводил глаза на улице и на работе, избегал говорить комплименты и флиртовать. С каждым днем это требовало все большей выдержки. До сих пор в его личном словаре «верность» не выделялась среди тысяч других слов. Теперь она сделалась добродетелью, заслугой, подвигом, потому что перестала быть невольной.
Разум служит не только разумному. То и дело в голове репьями застревали мысли вроде «рано себя хоронить», «жизнь течет мимо, а ты сидишь на берегу», «кто сказал, что счастьем позволено жертвовать». Все это были замаскированные предложения отказаться от верности. Пока не было никого, с кем Максим решил или мечтал изменить жене. Измена брезжила в подавляемом желании оглядеться.
Осенью супруги начали ссориться. Даже не ссориться, а высказывать аргументированное недовольство самыми заурядными и безобидными поступками другого: невыключением компьютера на время ужина, ответом на телефонный звонок за просмотром фильма, добавлением кинзы в сырный салат. Каждое такое высказывание было учтивым и по видимости спокойным, придраться к нему было не менее странно, чем к его побудительному поводу. Но взятые вместе, эти замечания рисовали малоприятные портреты людей невнимательных, даже эгоистичных и, пожалуй, скучноватых. Причем портретист выходил столь же несимпатичным, как и портрет.
Один из таких разговоров случился при сыне. Извинившись и сославшись на какую-то выдуманную срочную встречу, мальчик уехал на четыре часа раньше обычного. Даже не пообедали вместе. Вот тогда-то Максим с Галиной решили разъехаться и пожить отдельно. Им хватило выдержки не превратить и этот, последний разговор в скандал. Через неделю Максим уже обживал съемную квартиру в Ясенево. Чужие стены, запахи, новый вид из окна, удлинившаяся дорога на работу и обратно не так беспокоили его, как чувство вины вперемешку с радостью первокурсника долгожданному началу свободы.