— Так вот где ты творишь свои шедевры?
— Некоторые из них! Моя лучшая работа еще впереди — если ты этого захочешь.
— А при чем здесь я? Чем я могу тебе помочь?
— Позволив мне написать тебя.
— Ты уже рисовал меня.
— Тот портрет не закончен, и я не хочу его заканчивать.
— Но он был так прекрасен.
Он пожал плечами:
— Он был стереотипным. Ничем не лучше, чем дюжина других портретов хорошеньких девушек. — Он подошел к ней, засунув руки в карманы потертых брюк. — Но ты не просто красивая девушка — у тебя есть не только красота, но и характер, — и я хочу написать это.
— А все это не предлог, чтобы чаще видеться со мной? — напрямик поинтересовалась она.
— А если и так, неужели это плохо?
— Это было бы нечестно по отношению к тебе. Я уже не раз говорила тебе, Джон, что я…
— Не делай скоропалительных выводов, — со смехом перебил он и, притянув ее к себе, крепко обнял. — Конечно, я хочу видеть тебя каждый день, но я не стал бы рисовать твой портрет, если бы не испытывал в этом потребности. Твое лицо преследует меня, Джейн, и я должен запечатлеть его на холсте.
— Теперь мне будет трудно отказать тебе.
— Значит, согласна позировать?
Она кивнула, и он еще раз обнял ее и отпустил.
— Тогда мы начнем немедленно.
— Что ты хочешь, чтобы я надела?
— Ничего. — Заметив выражение ее лица, он рассмеялся. — Я имел в виду, дорогая, что твоя одежда не имеет значения. Меня интересует твое лицо. Все остальное придет позже.
Весь следующий месяц Джейн каждый день посещала коттедж, и вскоре им уже казалось, что они никогда и не расставались. Джон был единственным человеком, с кем она чувствовала себя совершенно свободно; она могла обсуждать прошлое без всякого смущения, не боясь, что он попытается заставить ее вернуться к Николасу.
Работа над портретом занимала почти все утро, а после ленча, который они устраивали либо в коттедже, либо в одном из маленьких местных кафе, где подавали свежих омаров, они исследовали окрестности на машине или пешком; а иногда просто сидели на узкой стене гавани за коттеджем, наблюдая, как чистят лодки, стоящие на песке.
Когда пронзительные весенние дни удлинились до мягких дней раннего лета, на Джейн снизошло спокойствие; исчезли последние следы тревоги, и она почувствовала невыразимое удовлетворение.
Случилось ли это благодаря постоянному присутствию Джона, его пониманию и сочувствию? Или она сама приняла неизбежное, придя к согласию с самой собой? Она не знала ответа, но ее философия, родившаяся в мучительные месяцы болезни, научила ее, что и не нужно его искать.
Портрет был готов только в середине мая. Джон не разрешал ей смотреть на него, но однажды утром, когда она пришла в коттедж, то увидела, что он сидит за столом в сером костюме вместо рабочей одежды. Она поняла, что их совместная идиллия закончилась, и, как ребенок, у которого отобрали игрушку, почувствовала себя расстроенной и сердитой.