Она всего лишь себялюбивый паразит. Она не должна продолжать эту игру в героизм.
Миру пришел конец, и ей с ним заодно.
Джером спасает ее на этот раз. У него, умершего совсем недавно, меньше было времени, чтобы размышлять, чтобы привыкнуть, слабее ощущение, что дело осталось незавершенным. Благодаря чертам доктора Тени, которые он вобрал в себя, он первым справляется со своими искушениями и может прийти ей на помощь.
Он не обвиняет ее. Он благодарен ей.
В результате этого приключения он познакомился наконец со своим отцом, понял свою мать, выбрался из своей монады и стал частью чего-то большего, нежели он сам. Наконец, он обнаружил, что реальный мир для него столь же жизненно важен, как и инфо-мир.
Она выкарабкивается по нити его любви. Она оставляет своих мертвых позади.
Голоса смолкают, но это далось дорогой ценой. Коннор опустошен, и слаб, и стар. Эдвин изранен пулями, отравлен ядовитым газом, измазан грязью Фландрии. Они не убиты, но дальше идти не могут.
— Идите, за нас и за себя самих, — говорит Эдвин.
Джером встает между ней и Морин. Он берет их за руки и ведет к центру Красной Пирамиды. Последняя дверь открывается.
Камень Семи Звезд носит Мимси Маунтмейн. Женевьеве кажется, впервые за шестьсот лет, будто она смотрится в разбитое зеркало. У Мимси по-прежнему длинные волосы, и ее лицо — совершенное творение, будто драгоценный камень, все из крохотных граней красного огня.
Именно отсюда появляются казни.
— Мимси, — вскрикивает Морин.
Женщина-Камень оборачивается, ее похожие на красные экраны глаза замечают их.
Джером вскидывает газовый пистолет доктора Тени и стреляет в Женщину-Камень. Его пулька ударяется о маску из драгоценного камня на ее лице.
Когда-то это была девочка. Ее маленькие желания и разочарования, взлелеянные камнем, поддерживал «Семь Звезд», заряжал их энергией, как батарею, коварно порождая самые разные исходящие от него казни. Теперь та девочка умерла, сделалась подстрочным примечанием. Перед ними чужак. Женевьева не до конца понимала, существо это или механизм, бог или дьявол. Если у него и были мысли, то недоступные ее пониманию. Если и были чувства, то неземные.
Морин пытается ласкать камень, заискивать перед ним, пробудить свою дочь.
Если бы он залетел в другой мир, к другим существам, был бы он сам иным? Человечество ли использовало этот дар, чтобы выпустить на волю казни? В первый раз, когда фараон уставился в его глубины и возжелал распространить свою власть на весь известный мир, это было случайностью, но человеческий характер выпустил на волю то, что было каким-то образом заслуженно.