Здесь все было куда обыкновеннее. Дело касалось репутации. Великий Детектив пару-тройку раз помогал своему брату (хотя никогда — по заданию клуба «Диоген»), так же как Эдвин и Катриона помогали теперь Борегарду. Причиной чего-то вроде размолвки, вышедшей между мальчуганами Холмс, стало то, что старый добрый Ватсон и мистер Дойл описали эти небольшие приключения и зашли даже так далеко, что упомянули в печати организацию и намекнули на истинную роль Майкрофга Холмса при британском правительстве.
Теперь все это в прошлом. Но Борегард, в основном из уважения к памяти своего прежнего шефа, хотел, чтобы завеса секретности, за которой привычно скрывались клуб «Диоген» и его агенты, вновь опустилась.
— Это будет почти что праздник, — сказал Борегард. — Пообщаетесь с людьми из мира кино. Просто убедитесь, что они держатся подальше от фактов.
Паркер снова ругал Бэрримора, теперь за его знаменитые усы. Они были все еще не сбриты. Возможно, на дальних планах они будут незаметны, но на крупных — станут видны.
Катриона гадала, случайно ли усы Эдвина точно такие же, как у актера. Он делал вид, что выше моды, посмеиваясь над ее кимоно и короткими стрижками, но и сам бывал чуточку франтоват.
«Тебе бы тоже захотелось утонченности, — сказал бы он, — проведи ты четыре года в заскорузлой от грязи форме».
Война многое объясняет.
Паркер ринулся прочь от актеров. Бэрримор, принимая широкие ступени дома 221Б за подмостки, поклонился галерке. Толпа зевак бурно зааплодировала. Директор свирепо сверкал глазами и бормотал насчет кнута, когда компания вернется в Штаты.
— Вы, технический консультант, — обратился Паркер к ней. — Что не так в этой сцене?
— Мне бы не хотелось об этом говорить, — уклончиво ответила она.
— Но это ведь то, для чего вы здесь, верно? Это та треклятая растительность на губе у Джона!
— Может, он так замаскировался. — Она пыталась быть великодушной.
Паркер горько рассмеялся.
— И адрес, — пискнула она. — На парадном входе должен быть номер двести двадцать один. А, и В, и, судя по всему, С должны находиться на дверях, выходящих на лестничные площадки.
Паркер помотал головой и зашагал прочь.
— Но я права, — сказала Катриона его спине.
Хотя они жили — вместе! во грехе! скандально! — в Сомерсете, в доме, который Эдвин унаследовал от своего имевшего сомнительную репутацию отца, в последнее время они больше времени проводили в лондонском съемном жилище, славной маленькой квартирке в Блумзбери, которую Катриона официально называла своим домом, чтобы у ее отца не приключилось сердечного приступа, ибо так он мог верить, что она проживает отдельно от Эдвина. В этот вечер, поставив на граммофон «Шепот» Пола Уайтмена, они обсуждали сегодняшний день за танцем, время от времени роняя стесняющие их предметы одежды.