Пришельцы. Выпуск 2 (Гернсбек, Разливинский) - страница 38
Хр-р-р! — вырвалась страничка чековой книжки.
— Ага, — кивнул головой Борис и потряс призовой бумажкой, явно адресуясь любопытному взгляду за председательскими занавесками. — Погодите-погодите! А в какой такой системе?..
— Извините, — сказала мама, — но нам уже пора!
Шалун, дурачась, попрыгал на одной ножке.
— Пап, па-ап! Смотри, что у меня есть! Я его с БМП скрутил!
Малыш полез в карман брючек и, путаясь, стал вынимать какую-то штуковину.
— Прибор ночного видения называется. Тут еще семочки… Если его в темное время суток надеть на глаза — все видно.
— Да ну-у, — фальшиво удивился папа.
— Пока они не смотрели, я его…
— Леша, ну не хорошо же… Леша-а… Давай оставим.
— Извините, — задержался папа, — тут мы нечаянно ваше прихватили…
— Да ничего. Забирайте, — махнул рукой Борис, — сувенир. У нас теперь этого добра вон сколько! — он сделал круговой жест рукой, указывая на сваленные грудой вертолеты, пирамидами, штук по двадцать, составленные танки, на реактивные минометы, перевернутые ровными рядами.
15 ноября 2008 — 3 ноября 2011 г.
Мечтатель
Сержант Никита Скарабеев лежит и ворочается. Кровать скрипит. Кто-то ворчит за перегородкой. Где-то капает вода. И ворочается вовсе не оттого, что бессонница. Просто помечтать охота. Хоть и день был трудный. Хоть и подъем — по распорядку в семь утра. А мечты.
Без мечты — какая ж радость от жизни. Сплошной реализм и надругательство над личностью.
— Человек немечтающий превращается в функцию общества. Мечтающий — остается индивидуальностью и принадлежит сам себе, — размышляет Скарабеев и улыбается в полудреме. Он уже видит свои сахарные картины, не позволяя снам победить вообразительные впечатления.
То мнится ему солнце и красивые девушки в бикини на пляже. Девушки лакомятся мороженым. А он лакомится зрелищем лакомок. Девушки хохочут и указывают друг другу на него своими маникюрами. А ведь и то верно, единственный мужчина он тут загорает. И это приятно, когда на тебя указывают. Никита, мускулистый и суровый, поднимается и идет поперек пляжа к воде. Лицо как у памятника. Глаза горят. Надо бы освежиться.
— Эй, киски! — говорит он в своих мечтах. — А ну-ка пойдем…
Но нет. Сержант одергивает сам себя. И в воображении проходит мимо. Просто заходит в речку. Нет. Он даже не заходит. Постояв у кромки, возвращается на место. Улыбается девушкам и запрещает мыслям развивать ситуацию. Девушки просто лежат. Просто указывают. Какие-то купаются в отдалении. Но в купальниках, не шумно и сохраняя пристойность. Мечты все ж!
То мнится ему сливочное масло. Не маленький кусочек, который на завтрак прилагается к ломтику хлеба. А огромный кусочище. Двадцатикилограммовый. Собранный со всего полка, наверное. Его, холодную глыбу, принесли из холодильника и, едва оторвав картонную упаковку, положили, даже, скорее, брякнули ему, сержанту Скарабееву, все на тот же кусочек хлеба. И теперь кусочка этого даже не видно.