У меня был полный завал. Как всегда. Уже под утро, совершенно одуревший от количества выпитого кофе, никотина и попыток исправить хотя бы самые идиотские ляпы в текстах моих подопечных, я решил в очередной раз отвлечься и отдохнуть от работы. Делаю я это там же и с помощью того же — на кресле за компьютером. Иногда играю в мелкие игрушки (мелкие, блин; они еще называются «игрушки на пять минут», — издевательство просто, — я в них порой заигрываюсь на много часов), но сейчас, для разнообразия, решил оторваться по полной. Я сел отвечать на одно из бесчисленной груды писем одного из бесконечного числа молодых дарований. Выбрал самого наглого «гения» и мягко, вкрадчиво стал излагать все, что я думаю о его «нетленном» произведении. Мое перо, хотя нет, точнее, каждая клавиша — источала яд и сарказм, впрочем, завуалированный так, что автор бы ни к чему не смог придраться, не встал бы в позу (после прочтения) — «вот еще один придурок редактор, ничего не понимающий в настоящей литературе». Нет, мой адресат, по идее, должен был почувствовать ко мне благодарность, я ведь выдавал свою критику за лесть, хвалу. Типа:
— «Вы удивительно плодовитый автор. Присылаете уже четвертую рукопись за последние полгода, и каждая не меньше чем на 200—250 страниц. Таким трудолюбием отличался только Толстой, а сейчас Маринина и Донцова, это достойно восхищения. Сюжет последней Вашей работы не постыдился бы позаимствовать даже Толкиен, впрочем, он как раз его и использовал во „Властелине колец“. Образному языку позавидовал бы сам Чернышевский или хотя бы Фадеев. Вот пример великолепного образчика построения текста, упомянутого великим Чернышевским в его бессмертном произведении „Что делать?“.
„Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана: впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть, ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко“».