— Так что, о гражданской войне нет книг?
— Боюсь, что есть… — ответил Аристархов.
И отхлебнул из своей кружки. Казалось, что там не пиво, а вода, которой мыли бочки из-под пива.
— И как она называется? — оживился денщик.
— "Апокалипсис"… — и наклонился над столом так, что его середина оказалась где-то под животом. — Мне тут историйку рассказывали… Была тут атака беляков недалеко. Половина красного батальона разбежалась, дезертировала. И что делают с другой половиной? Отдают ее под суд ревтрибунала! Где логика-то? Их-то за что, они ведь не побежали!!!
И, сообщив тайну, вернулся на свое место.
К ним подошел усталый солдат в серой шинели и папахе с красной ленточкой и винтовкой. На штыке последней сквозняк трепал квитки:
— Предъявите ваши мандаты! — потребовал человек с ружьем. — Кто вы такие?
— Никто. — отвечал Евгений, уже знакомый с местными правилами.
— Как это? — удивился солдат.
— Нас здесь нет. Мы плод твоего воображения.
— А-а-а… — зевнул солдат и побрел далее.
Как ни странно, пиво хмелило… И Аристрахов выражался не то чтоб сдержано:
— Ну вот, положим, сделают большевики танк. Бронелохань то бишь… В него посадят механика-водителя, стрелка, командира и десять комиссаров. Ну и скажи, кто будет сторожить сторожей?
— Каких еще сторожей? — Удивился денщик.
— Комиссаров…
И запоздало Аристархов замолчал и прикусил язык. Его ординарец был самого востребованного ноне происхождения, а именно рабоче-крестьянского.
Самому Аристархову с происхождением повезло меньше. Вернее не повезло вовсе.
— А вообще… — ответно опьяневший денщик уже сам нависал над столом, желая сообщить нечто секретное. — Я б был бы вами — бежал бы. К Врангелю там, к Дутову, к Краснову. Там — жисть… Там она — Рассея старая, завоведная. А здесь что? Новодел какой-то…
— Ну и бежал бы… — ответил Евгений, отворачиваясь от его хмельного дыхания.
— Да куда мне с моим суконным рылом… — ординарец выглядел откровенно расстроенным. — А, в самом деле… Отчего бы вам не рвануть?
И тут Аристархов ответно навис над столом так, что ухо ординарца оказалось рядом с его устами. Прошептал:
— Потому, что у меня нет иной родины кроме армии. Я — еврей…
Затем вернулся на свое место, сообщил:
— Ладно, пойду я… Нет времени, дела…
Он врал: и дел у него не было, и время свободное он мерил днями. Но отчего-то хотелось быть одному, хотя и осточертело уже одиночество…
-//-
Для своих сослуживцев по армии царской, он был евреем. Для евреев же — предателем, выкрестом…
Вышло так: семья, где родился Михаил, отец Евгения, была бедной. Мало того, она была бедной еврейской семьей, и Михаил изначально звался Мойшей. Даже Мойше Левинзоном.