Но разве он сам не испытывает каждый раз подобный им страх, что вот, вынет руку из пазухи, а проказа не исчезнет? И обойтись без этого показа не только не может, но и не хочет: ведь это единственное для него доказательство, что Он стоит за ним и совершает то, что человеческим умом непостижимо. К сожалению, Моисей давно по-иному не ощущает Его присутствия.
Зал замирает, увидев побелевшую от проказы руку.
Зал облегченно вздыхает, увидев руку выздоровевшей.
Это общее — единым вздохом — участие трогает Моисея до глубины души. Обострившимся от общего напряжения слухом улавливает дальние голоса:
— Видел, как он побледнел и покрылся потом, когда вынимал из пазухи руку?
— Это тебе не фокусы с посохом и змеем. Там — отвод глаз. Тут — дело жизни и смерти.
— Это-то и пугает.
Внезапно Моисей, сам того не ожидая, говорит:
— Задумайтесь. Почему Всевышний, который сотворил мир, обитает в пустыне? Ведь он мог обитать в райском саду, где роскошества зелени, бальзамические запахи плодов, прохладное забвение вод… Свобода — вот что в пустыне омывает душу. Она очищает ее, как песок и вода снимают ржавчину с золота и серебра.
Оказывается, у этого фокусника, за которого говорил Аарон, есть голос, неожиданный, исповедальный. Легкое заикание делает слова его особенно искренними.
Слово об очищении души — словно короткий промельк света с высот, дрогнувшей нитью пронизавший сотни глаз. На миг ощущает Моисей тайный перелом в настроении, но в следующий — гром, катящийся за окнами.
— Колесничие! — истошный крик.
— Горе нам!
Еще миг, и все, озверев от страха, ринутся, сшибая друг друга на пути.
— Да это же молния и гром, души ваши рабские, — говорит стоящий у двери молодой человек.
— Ты прав, Йошуа бин-Нун. — Слабый выдох одного из самых старых старейшин, который, кажется, сто лет рта не раскрывал.
Голоса:
— Да никогда тут не было ни молнии, ни грома, ни тем более дождя.
— Этого просто не может быть.
— Уж я-то помню, — совсем шепотом выдыхает старец, но тишина такая, что слышен каждый звук, — были… и молния, и гром.
И в этой продолжающейся тишине слышится вздох, как никогда кстати:
— Странные вещи творятся, Господи, воля твоя.
Встает человек. В лице его что-то одновременно лисье и рысье.
— Это Корах, — шепчет Аарон Моисею.
— Дядя Аарон, извини меня, мы готовы поверить, что этот человек по имени Моисей твой брат, хотя ни капельки на тебя не похож…
Голоса:
— На мать похож… на мать…
— Положим. Но где он был, откуда явился и с какой стати мы должны ему подчиниться лишь потому, что он показывает цирковые номера, а ты, дядя Аарон, их объясняешь? И ради этого мы должны рисковать не только собой, но и нашими женами и детьми, умереть в пустыне, где василиски и скорпионы, голод, жара и холод, оставить крышу над головой и горшки с мясом? Я был в пустыне и знаю, что это такое.