— Это как? — не понял Егор.
— А! — хлопнул себя Жан Пьер. — Святая простота! У вас, наверно, это еще не так распространено, как здесь, в Европе. Ну и ладно, оно и к лучшему. Словом, если у тебя с ориентацией все в порядке — девушка тебе будет очень кстати. — Он, видно, и не заметил, что перешел на «ты». — Помочь?
Егор от неожиданности покраснел.
— Ну-ну, — усмехнулся Жан Пьер. — Я только помочь хотел…
Они помолчали. Егор, справившись с приступом застенчивости, спросил:
— Дорого небось у вас это дело, да?
— Что значит — дорого? — удивился механик. — Ты что, хотел совсем без трат? Ну так-то не бывает, по-моему, даже у вас в России, а? И потом, что тебе-то? У тебя такой контракт, Жорж, твоих денег на десяток подружек хватит! Конечно, девушке полагается делать подарки, а как же?
Егор, осознав, что Петрович не понял смысл его слов и, видимо, ведет речь о добропорядочной барышне из хорошей семьи, поднялся, стараясь скрыть краску стыда.
Конечно, он сам бы предпочел именно такой вариант, но не объясняться же теперь заново. Разговор явно не получился.
— Спасибо, Петрович, но не зря ведь сказано: трубку, коня и жену — выбирай и пользуй только сам. Так что и с девушкой я сам как-нибудь…
— Ну-ну, сам таксам, — снова усмехнулся механик.
С того разговора прошло два-три дня. Как-то субботним днем Егор возвращался из Парижа, куда впервые за два месяца выбрался на уик-энд.
Через час пути где-то впереди на южном шоссе произошла серьезная, с жертвами, катастрофа, образовалась пробка. Шесть рядов автомобилей еле-еле ползли, то и дело останавливаясь через каждые два-три метра. Егор рассматривал соседей по несчастью.
Справа — две монахини в «вольво», слева — коротко стриженная шатенка в больших солнцезащитных очках в «фольксвагене», сзади нервный мужчина в «пассате», впереди двое шумных юнцов в «шкоде», то и дело выскакивающих из машины на разведку. И каждый раз именно в этот момент передние машины начинали движение, нервный господин позади Егора принимался отчаянно сигналить, Егор тоже нажимал на клаксон, юнцы опрометью кидались в машину, снова несколько метров движения — и опять остановка.
День выдался жарким, жар скапливался где-то на уровне шин, вместе с неподвижностью еще более взвинчивая нервы. Все пропахло бензином. Солнце слепило, отражаясь в хромированных частях автомобилей, которые, казалось, были погребены на кладбище машин.
Положение обсуждалось всеми вокруг в мельчайших подробностях. Для Егора это было неожиданным, но прекрасным упражнением в языке, поскольку он также был вовлечен в общую беседу.