Подполковник Затырин с группой своих сотрудников прибыл в районный опорный пункт милиции, где его встретил майор Сенькин — сутулый мужчина со снулыми, рыбьими глазами и вялыми движениями. Вот уж он — знал Затырин — был действительно всем недоволен. А с другой стороны, чему радоваться человеку, достигшему полувекового возраста и добившемуся за долгие годы работы в правоохранительной системе всего-то лишь тусклой звездочки средних размеров на погоне? Кто к нему станет относиться с уважением, если он и сам себя, и собственную службу не шибко жалует?
Но у Сенькина имелась все же единственная страсть, которую он, впрочем, и не скрывал. Он держал под рукой толстую тетрадь, в которую заносил фамилии тех, кто особенно пренебрегал им, — горожан, не желавших стучать ему на своих соседей, девиц, явно ведь занимавшихся проституцией, но отказывавших ему, даже с риском для собственной безопасности, молодых людей, прилюдно посылавших мента с его советами по самым далеким адресам, и всех остальных, портивших ему жизнь. Входили в бесконечный список лиц и те, кто, по мнению Сенькина, мог оказаться причастным к преступным группировкам, а особенно к браткам, возглавляемым Прапорщиком. Впрочем, к самому Прапорщику, или к Лехе Солдатенкову, вору в законе и непререкаемому авторитету среди своих братков, у майора никаких претензий не имелось. Ему было известно о паритете, установленном между законником и властями: он не лезет в их дела, они — в его, если эти дела не выходят за рамки дозволенного. Ну а кто кому и чего дозволяет, так это, как говорится, не твоего ума дело, майор. То есть, другими словами, здесь все было расставлено по своим полочкам, и лезть с одной на другую, без данного на то указания, не приветствовалось...
Сенькин сидел в своем кабинете и уныло ворошил в мыслях слухи о производимой в городе зачистке, в которой он никоим боком пока не участвовал. А мог бы — вон она, тетрадочка-то с фамилиями. Если по домам пройтись, многих можно на путь истинный наставить. Многим показать, что власть — она вроде до поры как бы и дремлет, но искушать ее не следует, опасное это занятие. Вот за этими мыслями и застал его подполковник Затырин, прибывший со своим небольшим пока отрядом.
ОМОН пока отдыхал, ожидая дальнейших распоряжений и помогая заместителю Затырина и оставшимся сотрудникам милиции составлять протоколы о задержании граждан в связи со злостными нарушениями последними общественного порядка. И там, где вина казалась не слишком уж серьезной, их выпускали на волю, строго предупреждая о возможных более тяжких последствиях в случае повторения подобных эксцессов. И люди, пережившие ужасную ночь в набитых камерах, стремились как можно скорее покинуть эти страшные стены, даже и не помышляя о каком-то мщении либо торжестве справедливости. В общем, это было то, чего и добивались в конечном счете власти — следовало подавить волю к сопротивлению и заставить испуганно вздрагивать каждого, на кого падал карающий взгляд сотрудника правоохранительной службы. Учитывая извечную психологию раба, подвергнутого страху возможного наказания, власти в данном случае были уверены в своей победе.