.
«Какие документы?», человечек сник.
«Договор на рекламу твоей клиники парикмахерских услуг». Несмотря на то, что голос его звучал как у Святого Петра, Пеня не выдумывал: над витриной была вывеска на кириллице «Клиника парикмахерских услуг», пыльные неоновые буквы высотой сантиметров в десять, красного цвета на синем фоне.
«А на что мне это?», удивился человечек, разглядывая бумаги с обеих сторон.
«Нужно». Пеня был неумолим. «Такие времена. Барон хочет рекламировать тебя на своем радио».
«О-о-о», простонал пожилой мастер, увидев цифру, проставленную в договоре. «Откуда у меня такие деньги?», он машинально вытянул руку, чтобы вернуть Пене документы, но тот крепко схватил его за запястье.
«Значит так», рявкнул Святой Петр. В порыве неожиданного вдохновения он потащил поблекшего сухопарого человечка к парикмахерскому креслу. «Садись, сейчас я тебя брить буду», пророкотал Пеня, глянул на себя в зеркало и остался доволен. Он весь был как бритва, с тупым лезвием.
«Да ты чего это?», только и успел сказать человечек. Пеня схватил его за волосы и принялся таскать как мать — дочку, которая в переходном возрасте стала вести себя вразрез с нормами морали. У пожилого брадобрея волос было немного, может быть, поэтому ему было особенно больно. Старческая прическа быстро превратилась в редкие торчащие кустики волос.
«Что же ты делаешь, Петр, побойся Бога», заскулил он, сжавшись в комок. «Ты что забыл, я знал мать Барона, мы были соседями».
Пеня помрачнел, он вскипел от бешенства, потом вдруг побледнел так, словно наступил на свежее, дымящееся паром говно. «Чью это ты мать вспомнил, кобель старый?» Он толкнул человечка в кресло и несколько раз треснул его по голове, прочно стоя над ним с расставленными ногами. «Может быть, ты ее знал так же, как знал и мою мать?», Пенин рык заглушил стариковские вопли о помощи.
Сказать, что Пеня впал в ярость, — это ничего не сказать. Ярость показалась бы милостью и кротостью по сравнению с тем, что сейчас накатило на Пеню. Мешать ему было бы безумием, и я просто сделал знак тем двоим, что сидели на скамейке, чтобы они продолжали читать газеты.
Старый мастер рыдал, умолял и заклинал Пеню остановиться. Парикмахерское кресло тряслось от ударов вместе с ним.
А я-то поначалу не мог понять, с чего нас занесло в этот занюханный салон, где стригут, укладывают, сушат феном, ухаживают за бородами и усами… Оказывается, вот оно что. Пеня захотел, чтобы зазвучала реклама его отчима, или кем он там ему приходится, чтобы его мастерство, обогащенное жизненным опытом и подтвержденное взятым в рамку дипломом, стало общим достоянием. Похоже, у великих мастеров старость всегда несчастливая.