– Мама, не плачь, – погладил сын ее руку.
– Не буду, солнышко, не буду, – выдавила Галя, пытаясь проглотить ком в горле.
Ей сейчас очень-очень хотелось остаться одной. Совсем одной. Там, где ее никто не смог бы увидеть и услышать. В глухом лесу, в пустыне, на Северном полюсе, куда собирался отправиться Костик… Все равно где, лишь только чтоб можно было завыть во весь голос – отчаянно, дико, выплеснув из себя все: отчаянье, страх, безысходность, тоску, тревогу… Что еще накопилось там, в темных, неведомых ей самой закутках… души?.. подсознания?.. сердца?.. Там еще билась боль – мучительная, почти физически ощутимая, которая тоже представляла собой целый сгусток, где боль тоскливого одиночества жалась к боли от незаживающей раны предательства, где боль за сына, растущего без отца, лепилась к боли невостребованной любви и нерастраченной ласки… Там было много разных болей, в этом клубке, к которому добавилась еще одна – боль от потери любимого некогда человека. Теперь уже – окончательной потери. Настоящей, буквальной. Романа не стало. Совсем. Он даже не умер, он испарился.
И Галя наконец-то ответила Тарасу, оторвав голову от макушки сына, но так ее и не повернув:
– Его больше нет. Моего мужа. Совсем нет.
Тарас шумно сглотнул и, поперхнувшись, закашлялся.
Галя быстро обернулась и заговорила, будто в чем-то оправдываясь:
– Ты не подумай, я давно разлюбила его. Но ведь любила! Очень. Когда-то и у нас были фонтаны…
– Какие фонтаны? – откашлявшись, хрипло переспросил Тарас и опустил глаза в пол.
– Что? – дернула головой Галя. – Фонтаны?.. Нет-нет, это я так. Никаких фонтанов, конечно… – И спросила вдруг, совсем неожиданно как для Тараса, так и для себя самой: – Скажи, как любовь может превратиться в ненависть? Не в безразличие даже, а именно в ненависть? Почему он хотел убить меня? За что? Ведь это не я предала его. Ведь я продолжала любить даже потом, когда…
Галя замолчала, не закончив фразы, и резко отвернулась от Тараса, так и не дождавшись, когда тот посмотрит на нее.
И снова повисла тишина. Костик опять заснул, уронив белый затылок на Галину руку.
Галя жалела уже, что сказала сейчас Тарасу. Что ему до убитой любви? Что ему до погибшего Романа? Да и надо быть справедливой, у Тараса погиб отец. А Роман вообще хотел убить как ее саму, так и Тараса. И даже Костю! Как она могла сожалеть об ушедшей любви к этому извергу?!
– Прости, Тарас, – снова повернула голову Галя. – Я расклеилась. От страха. Но теперь нам бояться нечего. Он мертв, и мы можем вернуться домой. Можем забыть этот кошмар и опять жить по-прежнему.