Это уже не его, не их дом. Все вещи как-то обезличились, и даже кровать Бена, на которую совсем недавно свалился Дейв, превратилась в самую обычную кровать с вмятиной на том месте, где он лежал.
Там, во дворе, вполголоса говорили о нем. Наверно, им его жаль. Тот, похожий на профессора, невольно причинил ему боль своими вопросами: он произнес слова, которые теперь будут преследовать Дейва.
Конечно, Дейв и сам бы до этого додумался. Он уже думал об этом, еще до того, как все произошло, но думал совсем по-другому. Правда, облеченная в его слова, вызывала беспокойство и омерзение, как фотографии женщин в непристойных позах, что украдкой передают друг другу желторотые юнцы. Снизу спросили:
— Нашли?
Дейв спустился с ключом, и все пошли вдоль дома.
— Это ваш гараж?
—Да.
— Щелкни его тут, Дик. Похоже, наберется на две полосы.
На лужайке сидели две женщины; они болтали, приглядывая за играющими детьми, и наблюдали издали, как вся группа вошла в мастерскую. Та, что помоложе, была беременна.
— Для чего эти крючки?
— Во время работы я вешаю на них часы, которые чиню. На каждые часы уходит несколько дней.
— Вы работаете за тем столом? А где часы?
— В сейфе.
Его попросили повесить часы на крючки, надеть белый халат и зажать в правом глазу лупу в черной оправе.
— Не могли бы вы взять какой-нибудь инструмент? Да... так... не шевелитесь...
Дейв сделал вид, будто работает.
— Еще секунду. Щелкну второй раз.
Дейву так нужно было, чтобы кто-нибудь помог, защитил от всего этого, и он стал думать об отце. Не смея сопротивляться, безропотно выполнял все, о чем его просили; его готовность даже удивила газетчиков.
Разве он не имеет права запереться и никого не впускать? Но попробуй он не открыть, они наверняка пошли бы за слесарем, а не то высадили бы дверь, вообразив, что он повесился!
— Вам не попадались в вещах вашего сына фотографии этой девицы?
— Я не рылся в его вещах.
— И не собираетесь?
— Разумеется, нет.
Он никогда не проверял бумажник Бена, даже в тот раз, когда из кассы пропал доллар. Бену было одиннадцать. Впрочем, такое случилось один-единственный раз.
Он поговорил тогда с сыном, но без крика: грустным голосом сказал всего несколько слов.
Его собственная мать, пока он не вырос, имела привычку обшаривать его карманы и ящики стола, и этого он ей никогда не простил.
— Полиция не делала обыска?
Он посмотрел на них с недоумением.
— Вы полагаете, будет обыск?
— Более чем вероятно. Удивляюсь, почему его до сих пор не сделали.
Впрочем, не все ли равно? После смерти отца часть мебели вынесли на веранду, которая шла вокруг дома, остальное — на лужайку, и люди приходили издалека, осматривали вещи, всюду совали нос. В субботу был аукцион, в перерыве всем подали сосиски и лимонад. Продали все, вплоть до рамок, из которых даже не были вынуты фотографии.