Однажды я шел по улице и вдруг увидел его. Он как-то затосковал, но деться некуда. Переходить дорогу было глупо, и он пошел прямо на меня.
И первым начал разговор:
— Я знаю, вы на меня очень сердитесь.
(Ну разве можно сердиться на актера!)
— Я слышал, что вы написали о Нероне. — И в глазах его было… Продолжать ему было не надо.
Я сказал:
— Да, да, я дам тебе почитать.
— Я живу теперь за городом, там так хорошо. — (Было лето.) — Давайте повидаемся. Может, вы решите к нам приехать… И почитать. — (Торопливо.) — Я на всякий случай нарисую…
И он очень подробно начал рисовать план — как проехать к нему и как дойти от электрички.
— Я сейчас улетаю в Киев. Вернусь и, коли позволите, непременно позвоню вам, — с обычной своей изысканной вежливостью заключил он.
Через несколько дней меня разбудил звонок. Я в ужасе посмотрел на часы — было шесть утра.
Женский голос сказал:
— Даль умер.
И повесили трубку.
Я так и не знаю, чей это был голос.
В его дневнике есть одна из последних записей: «Борьба с собой не на жизнь. НО НА СМЕРТЬ! Это не фигурально».
Пьесу «Лунин» поставили без Даля.
Пригласили нескольких актеров. Но со всеми ними пришлось расстаться.
Помню: сидит Дунаев в темноте зала. На сцене — декорация, играет музыка к спектаклю. Но на сцене — никого.
Он сказал:
— Я должен хотя бы отвыкнуть немного, хотя бы чуть его забыть! После него любой другой голос меня раздражает.
В конце концов Лунина сыграл молодой тогда актер Олег Вавилов.
И сыграл, на мой взгляд, удачно.
Эфросу спектакль, конечно же, не понравился. Он тотчас придумал свой. Он сказал: должна быть крохотная камера. И вся она тесно набита народом — всеми, кто участвовал в лунинской жизни. И он творит свой театр в этом крошечном пространстве. Но постепенно людей в камере становится все меньше и меньше. И в конце концов… как там у вас сказано: «К старости жизнь сокращает кажущееся многолюдство. И оказывается, во всей его жизни всегда были только они, четверо — Каин, Авель, Кесарь и Мария.
Я думаю, Эфрос был необъективен. И совсем не потому, что впервые у достаточно нелюбимого им Дунаева было то, что называется «шумной премьерой».
И на «Лунина» пришли те, кто на спектакли Дунаева не ходили… Просто это был другой театр, добротный, реалистический театр, который он терпеть не мог.
Кстати, на премьеру пришел тот самый зловещий когда-то Ягодкин. Он даже высказался — ему понравился спектакль. Теперь он работал на другом, совсем не идеологическом месте. Вдали от идеологии он тотчас стал милым человеком с нормальными вкусами. Что делать: место не только «красит» человека. Оно им управляет.