Они уже три часа шли рыхлым снегом, и Гвоздю с большим трудом удавалось скользить — лыжи были хуже некуда. Он шёл в связке между двумя немцами и едва успевал за первым, из-за чего задний конец верёвки время от времени провисал, и тогда дюжий немец, шедший позади, орал на него. Последним, особняком от них, держался, вероятно, офицер, который настороженно следил за их передвижением. Так они и шли в снежном безмолвии, тревожно озираясь на вершины ледника, откуда их догонял густой туман.
Лыжи, шуршание снега и ломота во всем теле... Гвоздь выжидал. Он понимал, что на равнине, да при такой видимости шансов оторваться от немцев у него никаких. Они шли вглубь острова, северная часть которого была почти плоской. Значит, его время ещё не пришло. Но он всё равно с какой-то надеждой раз за разом оглядывался назад. Исполинская белая полоса надвигалась сзади, и конвоиры оглядывались всё чаще и чаще. В их глазах читалась тревога.
«Давайте, давайте, гансы... Поджилки затряслись? Замечательный островок вы выбрали. Ветры меняют направление чуть ли не каждую секунду и как бог на душу положит».
Однако его надежды померкли, как только первый немец остановился и, протянув руки вперёд, что-то хрипло и весело прокричал.
В полукилометре впереди и слева Гвоздь увидел какое-то деревянное строение, похожее на приземистый сруб. Немцы сошлись в круг и обменялись несколькими короткими фразами, среди которых он уловил лишь слово «красные». Видимо, эта избушка и была целью их похода, и они опасались найти здесь «красных» десантников. Их весёлость быстро сменилась озабоченностью. Гвоздь прекрасно понимал её причину: из дымохода вился лёгкий, но отчётливо различимый даже на таком расстоянии, дымок. Там были люди! «А фриц, гляди, как зенки свои выпучил! Чисто удав!» Удава Гвоздь никогда не видел, но сейчас ему почему-то показалось, что глаза у удава должны быть именно такие, как у этого фашистского офицера. «Ладно, не немцы, тогда кто же? Наши? Охотники-норвежцы со шхуны? Но шхуна явно уже не первую зимовку здесь торчит, тех людей на острове давным-давно нет. А охотники — какие сейчас, к чёрту, охотники? Выходит, наши? Батя? Нет, они рядом с фрицами дислоцируются. Может, Смага? Ведь ты их путь так до конца и не проследил... Может, им удалось дать дёру?.. Так или иначе, но теперь уши надо держать востро. Смотри, не прозевай, Иван. Всё равно — своей смертью не помрёшь...»
Гауптман Айхлер старался говорить чётко и спокойно. После инцидента на леднике он сумел полностью овладеть собой и обдумать свои дальнейшие действия. «Им» не удастся ни избавиться от него, ни запугать. Под «ними» он подразумевал прежде всего майора Гревера и обер-фельдфебеля. Не исключал и того, что после возвращения на базу столкнётся с проявлениями враждебности со стороны других. Но он был уверен в себе благодаря той силе, что стояла за ним. Поэтому хотя и испытывал сейчас некоторые колебания, но отдавал приказы голосом, в котором не звучало не единой нотки неуверенности или сомнения. Силы он распределил следующим образом: первым должен был идти Фегман, за ним, в связке с пленным, — обер-фельдфебель и последним, немного поодаль, — он сам. Сначала он хотел было пустить пленного впереди себя и прикрываться им, как щитом, но сразу же передумал — неизвестно, чего можно ожидать от этого грязного выродка, пусть с ним мается Ран, у него это выйдет лучше. Да и пленный будет отвлекать внимание фельдфебеля от него, Айхлера. В том, что Ран не оставил своих чёрных замыслов относительно него, гауптман не сомневался. В этот критический момент могло произойти всё что угодно. Поэтому и решил идти следом за подчинёнными глубоко в арьергарде, соблюдая максимальную осторожность. Они проверили оружие, Айхлер вытащил и заранее зарядил ракетницу: тройная зелёная — «хижина занята красными» — и ещё раз оглядел свою группу.