Суд идет (Дроздов) - страница 112

Молчат кони. Молчит и кучер. Нет им дела до русского человека, который с кучерами такими, как Вы, со смятением ума и сердца залетел в трясину, и пока ещё не знает, как из неё выбраться. Говорю: пока ещё. Заметьте это себе, обманувшие русских в очередной раз. И вспомните, где теперь те, кто обманул нас в семнадцатом?

Не всё так мрачно и безысходно. Вон пёстрая, нарядная толпа людей радостно гудит и веселится. Там круг друзей справляет праздник жизни: 100-летие со дня рождения Углова Фёдора Григорьевича, врача, писателя, гражданина.

Сто лет прожить — не поле перейти. Тут на пути могли встретиться и ямы, и горы, и звери рычащие, тигры и волки. А если учесть, что родился этот человек в далёком сибирском городке Киренске — там недалеко бродят и вечно голодные, и самые сильные из зверей — белые медведи.

Но посмотрим в мой дневник, что я там написал по случаю такой счастливой и знаменательной даты в жизни моего друга.

«5 октября 2004 года. Фёдору Григорьевичу Углову 100 лет! Торжества по случаю этого события состоялись в Таврическом дворце. Приглашено было 500 человек. Были речи, подарки и море цветов. Но ярче всего была речь самого юбиляра. Было видно, что ум его сохранился в полной силе».

Ну, вот. Выходит, неправы были земляки Фёдора Григорьевича — жители далёкого затаёжного городка Киренска, когда говорили: «Шестьдесят лет пришла — ума назад пошла». Впрочем, оттуда же, из тех далёких мест, пришла к нам и мудрость Дерсу Узала: «Моя много тайга ходил, мало знай». Фёдор Григорьевич тоже «много тайга ходил», и, может быть, в жизни таёжной он тоже мало знал, но вот в науке хитрой и труднодоступной — медицине преуспел изрядно: стал академиком многих академий, учителем всех хирургов мира, лауреатом Ленинской премии, и прочая, и прочая…

Углов?.. Но при чём тут Углов? — скажете Вы, Егор Кузьмич. А это тоже для аналогии. Говорил я вам о Вашей жизни, о Ваших делах после «стремительного скачка» в карьере. А вот Вам тоже жизнь. И жизнь Вашего современника. И почти Вашего сверстника. И жившего там, где и Вы, в Сибири. Но жил Фёдор Григорьевич по-иному. Можно сказать, он — Ваш антипод. Он как бы показал людям: вот есть жизнь Ваша, но она, может быть, жизнь-то, и такой вот, как у меня. Сам-то Углов об этом, конечно, и не подумал, но мы подумали. И вместе с этой мыслью невольно приходит и другая, светлая, спасительная: если в Русском народе есть и такие люди, как Углов, — значит, жить он будет, наш народ, и не только для себя, но и для других людей, для всего человечества. Так жил он во все времена истории, так же славно потечёт его жизнь и в будущем. Что же до Вас, Егор Кузьмич, и Вашего подельника с метой дьявола на лбу Михаила Горбачёва, и всей рати Яковлевых и Арбатовых, которых Вы так усердно тащили в Кремль, — молитесь Богу, кайтесь и просите прощения. Бог милостив и терпелив, многие грехи прощает он людям, — может быть, простит и ваши.