Обычно в это время на ЛЭП с трудом пробиваются последние лесовозы. На горбу леса пристраивают бочки с горючим, ящики с макаронами, тушенкой, мешки с мукой и хлебом. Из-под колес брызжет на ящики грязь и стекает с них, застывая к вечеру коричневыми сосульками.
В это время и наступает охотничья пора. Неудержимо тянет в лес, на озера. Не теряя надежды на отпуск, мы исподволь готовились.
Андрей тоже собирался. От него буквально ничего не удается скрыть. Он просит Талипа сделать ему ружье или на худой конец лук и стрелы. За мной ходит по пятам.
- Дед, а складной нож возьмем, смотри, куда я его запрятал, заговорщицки сообщает он и поднимает рубашку. На голом пузе болтается на веревке складник. - Никому, понял! - шепчет он. - А собак всех возьмем? А незаметно будет? - ластится он, заходя с другого боку.
- Да ты что, Андрей, мы же ни от кого ничего не скрываем. У нас нет от бригады секретов.
- А зачем тогда с дядей Славой шептался? И Талип говорил: "Поменьше языком мели".
- А он говорит правильно, уж слишком ты разговорчив.
Через пять минут:
- Посмотри, я котелок надраил, - блестит в руках Андрея банка из-под сухого молока.
- А может, ты все-таки, Андрей останешься? Кому-то и здесь надо хозяйничать. Не дело нам обоим уезжать.
У Андрея тревожно вздрагивают губы.
- А бригадир ведь останется, - торопится пояснить Андрей. - Ты меня, дед, не хочешь брать, да?
Смотреть на него становится больно. Он не просит и не плачет. Забивается в угол и сидит подолгу без движения, не соблазняясь ни играми, ни собаками. Даже не идет на зов Талипа.
- Ты заболел, Андрей? - спросил я.
Он молчит.
- Что с тобой, Андрюха, дружище?
- Заболел, - соглашается он. - Журавлиной болезнью, как дядя Слава. Я заждался, когда мы поедем на охоту. Я теперь не твой? А ты все-таки мой дед...
Я не выдерживаю:
- Стоит ли огорчаться заранее, Андрюха-горюха?
И Андрея сразу словно подменяют.
- Я не огорчаюсь, дед, нет, нет. Это мне показалось. Одному ведь тебе плохо. Я тебя выручать буду. Вот увидишь, дед!
Голосок звенит, глаза блестят. И он уже не отходит от меня ни на шаг.
Суббота выдалась пасмурной. Тускло пестрели склоны гор, на проталинах голубел стланик, по распадкам тянуло кедровым орехом, сыростью. Мы с Димкой вернулись с промозглого участка, где поставили анкерную переходную опору. Перекусили и повалились на нары. Ночь была кошмарно долгой. Ныли старые раны, ломило суставы и поясницу. Утром за палаткой я услышал гул моторов. Парни повскакивали, наскоро оделись и вышли. Я следом. Осмотрел только что привезенный лес на опоры. Неважный, при погрузке кора облетела, ясно - побит короедом.