— Ну, я приказал бы им немедленно прекратить.
Эллиот рассмеялся:
— Я думаю, несложно догадаться, что они прекратили в тот момент, когда ты открыл эту чертову дверь. Ты подал бы рапорт о них?
— Рапорт о них?
— Авиационному командованию. Это не вопрос морали, или закона, или даже вкуса. Я хочу сказать, что никогда не испытывал необходимости, чтобы мой член оказывался в заднице другого мужика…
— О господи. — Фредди поперхнулся джином.
— …Но это не помешает мне оценить ситуацию.
Макс задумался.
— Я не подавал бы рапорт.
— Почему?
— Мораль. Эскадрилья — это как семья.
— И ты был бы готов соврать своей семье?
— Нет… Да, я полагаю, если того требует ситуация.
— Продолжай, — потребовал Эллиот. — Что еще, кроме морали?
— Ну, речь, конечно, идет о двух индивидуальностях. Их послали далеко от дома, и все знают почему. Так что, если все просочится…
— Учитывая обстоятельства, неудачная фраза.
— Ох, ради бога, Эллиот! — воскликнул Фредди.
Эллиот не обратил на него внимания.
— Интересно, — продолжил он. — Две различные точки зрения. Фредди сказал, что подаст рапорт, ты отказался, а я сообщу о них.
— Я думаю, что ты говоришь о трех точках зрения.
— Да, между мной и Фредди есть разница. Он моралист. Я же прагматик. Я доложу им, но только потому, что если этого не сделаю и об этом просочится информация, то на плахе окажется моя голова.
— Так какое это имеет ко мне отношение?
— А то, что ты сентиментален, — твердо ответил Эллиот.
— Да ладно тебе…
— Расслабься. Есть кое-что и похуже, чем быть сентиментальным.
— Ага, — сказал Фредди. — Тебе стоит побыть моралистом.
Макс оказался в положении судьи. Они были верными друзьями, лучшими из всех, и дружили вот уже два года, и теперь он научился понимать причины редких случаев плохого настроения Фредди, когда его кобальтово-синие глаза точно затягивались легкими облачками, а проказливая улыбка твердела. Но они по-прежнему были вместе, даже когда стих смех и разговор перешел к Ральфу, пропавшему члену их команды. Ральф был пилотом двести сорок девятой эскадрильи, стоявшей в Та-Куали. Дородный, крепкий и разговорчивый, он много раз слишком близко принимал к сердцу девиз эскадрильи Pugnis et calcibus — «Кулаками и пятками». Эллиот появился в компании позже, примерно к Рождеству. Он как бы материализовался из ниоткуда, сразу же после Пёрл-Харбора и вступления Америки в войну, но за четыре коротких месяца органически вписался в их маленькое братство, возглавляемое Хьюго. Он даже научил их всех играть в покер.
Эллиот был в курсе всех скандалов и рассказал пикантную историю, которую услышал от Ральфа, о малышке-жене старшего офицера и мальтийском садовнике, но тут по террасе разнесся звук колокольчика Розамунды.