Он голым лежал на матрасе, глядя в потолок, на котором плясали тени от маленькой жестяной лампы.
Подняв руку, внимательно рассмотрел ее в мигающем свете, согнул локоть, запястье, пошевелил пальцами, радуясь, что все суставы слушаются его, а мускулы и сухожилия играют под кожей.
Он гордился своими руками. Мужчины не обращали на них внимания. Не в пример женщинам. Его мать также всегда хвалила его руки. Хвалебные слова легко приходили к ней, может, слишком легко, чтобы комплименты имели настоящую ценность. Она разбрасывала их, как фермер зерно из мешка.
Теперь он видел ее молодой женщиной: синева широко расставленных глаз, дуги темных густых бровей, которые она отказывалась выщипывать, как делают другие женщины, потому что отец любил их именно такими. Во всяком случае, он так говорил.
«Господи, какой ты красивый сегодня».
«Я думаю, самое лучшее, что я когда-либо слышала, это твоя игра на пианино».
«Самый лучший день в моей жизни? Когда я родила тебя».
«Ты самый лучший мальчик на свете».
Родители ее были не слишком образованны, и она часто употребляла такие выражения, как «самый лучший».
Может, это и лежало в сердцевине всего. Она никогда не считала себя достойной мира, в котором оказалась, и человека, который взял ее за руку и привел в Эдем.
«Видишь все это? Таков мой мир, а теперь и твой тоже».
Но она быстро поняла, что Эдем обходится не так уж дешево, и ей пришлось расплачиваться добротой за жестокость. Этим она и стала известна. Такой она была в глазах окружающих — никому не отказывала в помощи.
Теперь он подозревал, что в основе ее поведения лежала какая-то базовая потребность: инстинкт выживания. Как мог ее муж обижать такого доброго и достойного человека, такую хорошую жену?
А она продолжала оставаться верной себе. Ее было трудно уважать за это, но, по крайней мере, в ней жила определенная решительность.
«Ты самый лучший мальчик на свете».
Теперь он видел, как она ерошит его волосы, тепло улыбаясь ему; видел и маленький белый шрам на нижней губе, оставшийся после того, как отец ударил ее ногой. И понимал: один человек пытался дать любовь за двоих. Намерение было хорошее, если не считать, что в конечном счете оно не приносило результата. Чем больше материнской заботы старалась она дать ему, тем сильнее отец чувствовал потребность помешать ей возиться с этим «чертовым сосунком».
Странно, что она не прекращала восхвалять все и вся, даже когда в этом не было никакой необходимости. Для него это было также странно, как и то, что она никогда не пользовалась щипчиками, чтобы справиться со своими непослушными бровями, хотя, конечно, должна была этого хотеть, во всяком случае, могла хотеть.