Макс заметил тревожный блеск в искреннем взгляде молодого человека. Шесть месяцев назад он легко отступил бы и дал Пембертону возможность делать выводы самому, но сейчас, когда крепость Мальты висела на волоске, он не мог позволить себе такой роскоши. Ему было нужно, чтобы Пембертон с первого же дня крепко сидел в седле.
— Послушайте, никто из нас не пытается подавить дух народа. На этом рынке активно действуют гунны и итальяшки. — Он сконструировал улыбку, на которую Пембертон вежливо ответил. — Вы блестящий молодой человек, так что я собираюсь какое-то время поберечь вас и объяснить вам, каким образом это произойдет.
Он начал с урока истории отчасти потому, что в досье Пембертона упоминалось, что тот получил уважаемую вторую степень по этой теме в Вустерском колледже в Оксфорде.
Лучше всего, объяснил Макс, воспринимать данные в отечественных газетах о «верной маленькой Мальте» с некоторой осмотрительностью. Когда в июне 1940 года сложились враждебные отношения с Италией и дутый цезарь протянул руку Гитлеру, Мальта была куда более разделенным островом, чем это старалась представить британская пресса. Мальта предложила себя в распоряжение Британской империи в 1800 году, но полтора столетия спустя многие хотели разорвать эти отношения, потому что всем сердцем жаждали обрести независимость от метрополии. За столом в правительственном совете напротив националистов сидели конституционалисты, защитники своеобразного колониализма. Их не только было численно больше, но они еще и ощущали поддержку семьи Стрикленд, которая эффективно контролировала мальтийскую прессу, выпуская два ежедневника: «Таймс оф Мальта» и ее независимого двойника «Ил-Берга».
И когда первые итальянские бомбы посыпались на остров, нанеся серьезный урон той близости, которую многие мальтийцы испытывали к своим ближайшим соседям — до них было рукой подать к северу через синие воды Средиземного моря, — они стали чувствовать ложь за сто шагов, и многих обеспокоила трепотня Стрикленда, потому что они знали: их тянут к британскому истеблишменту.
Посему информационный отдел стал предлагать для потребления читателям в «Дейли ситуэйшн рипорт» и еженедельном бюллетене коктейль из холодных, строгих и практически беспристрастных фактов. В сущности «Дейли ситуэйшн рипорт» представлял собой ведомость, в которой выставлялись оценки. Сколько их бомб нашли свои цели? И сколько самолетов потеряли мы и они во время ежедневных налетов? Тут, конечно, были и конфликтные ситуации, когда цель приписывали себе и артиллерия, и авиация. В дикой сумятице налетов на Гранд-Харбор кто мог с абсолютной уверенностью утверждать, был сбит врезавшийся в воду пикирующий бомбардировщик «Штука» зенитным огнем или «харрикейном», севшим ему на хвост?