* * *
Периоды отупения чередовались с бабскими истериками, взвизгами, корчами и головокружением. Я покупала себе коньяк и, тупо сидя перед телевизором, цедила его маленькими глотками, заедая лимоном, – иногда это был весь пищевой рацион за сутки. Я похудела и осунулась… я задавала Богу вопросы, но Он молчал, всегда молчал: слова падали в зияющую пустоту…
* * *
Постепенно я стала приходить в себя, выбираться куда-то с подружками: в клубы, кино, театры. Но отношения с мужем оставались напряженными. Он делал карьеру – я же бросила институт и ничего не хотела. Смотреть на него было мукой, а уж позволить ему дотронуться, приласкать – и вовсе невозможно. Во мне что-то сломалось, и его желание близости воспринималось мною равным насилию. Когда мы занимались сексом, я стискивала зубы, не давала целовать в губы и считала секунды до окончания полового акта, вызывавшего во мне приступы неконтролируемого раздражения. Ему некогда было разбираться с «муравьями», царившими в моей голове, и пытаться помочь вновь обрести себя. Это приходилось делать самой. Вглядываясь в зеркального двойника, я осознавала пословицу «Врачу – помоги себе сам», но сил не было, собрать волю в кулак и изменить жизнь я и не могла и не хотела, напоминая себе доисторическую окаменелость, а потому пошла по пути наименьшего сопротивления – устроилась работать курьером в американскую юридическую фирму и целый день наматывала километры, шаг за шагом выбивая из себя все мысли и чувства, чтобы ощущать только безумную хроническую усталость и опустошить больную душу до состояния абсолютного вакуума.
Оказывается, если идешь, опустив глаза долу, начинаешь видеть совершенно другие вещи, чем когда смотришь вверх, в небо. Черные трещины в асфальте забиты мусором: пылью, фантиками, окурками, жалкими усиками пробивающейся травы… Мокрые слезливые переулки растекаются лужами под ногами, расплываются в потерявшем внезапно фокусировку взгляде… Человечьи ноги такие разные – по ним можно судить о характере человека, материальном достатке, узнать, радостен он или печален, спешит или никуда не торопится, идет на работу или на свидание…
Я с детства перешагиваю трещины, так правильнее – иначе можно попасть в пространство между мирами и потеряться там навсегда. Сбиваюсь с шага и перескакиваю очередную зазубринку струящейся трещины: «Врешь, не возьмешь! – И тут же: – Боже мой! Что я делаю? Так же недолго и сойти с ума! Надо что-то менять. Раз-два… поменять… Три-четыре – в этом мире…» Переход. «Надо наступать только на белые полоски! Зачем нам черные? Черные и белые, только не горелые… Хва-атит! Эть-два! Правой! Левой!..»