— На баяне играть надо, — усмехнулся инженер.
— Так я же баянист, товарищ инженер!
Широкие плечи и солдатская подтянутость собеседника не вязались с обликом музыканта, который почему-то представил себе Латышев.
— Баянист?.. То есть ноты читаете и вообще?..
— Так точно. Играл в полковом ансамбле.
— Интересно… Знаете, я поговорю с директором. Действительно, баян… — Он сделал жест, будто ловил плывущую в воздухе паутинку. — С уверенностью сказать не могу, но думаю — фонды у нас есть…
Тут он услышал, как кто-то из пятерых, гурьбой двинувшихся к двери, воскликнул: «Баян — это вещь, братцы!» Реплика пришлась кстати, инженер решительно хлопнул по плечу Усачева:
— Будет баян. Устроим!
Словно ненароком отстав от своих, Шугин задержался около Насти. Глядя в сторону, неловко ворочая языком, сказал:
— Слушай, ты не сердись. Психанул я тогда…
И, уже не пряча глаз, посмотрел виновато, просяще:
— А?..
Девушка успела только растерянно улыбнуться в ответ — Шугина подхватило волной уходящих чарынских лесорубов, вынесло в сени. Но и улыбка эта говорил яснее ясного, что Настя не думала сердиться, что сердиться ей было всегда трудно, а прощать или мириться — легко.
Зато нелегким, кружным путем шел к этому необходимому для него примирению Шугин. Шел, спотыкаясь на обидных для мужской гордости думах, приостанавливаясь, колеблясь…
Но та самая попранная мужская гордость, которая норовила загородить дорогу, его же и подхлестывала. Тишком, исподволь, хоронясь за другими чувствами.
Сначала он только искал в девушке такое, что оправдало бы его презрение и злобу. Искал слабостей, изъянов. «Девчонка, дура, черт знает что воображающая», — уверял он себя. И вдруг напал на удивительно емкое слово: «Кокетка!» Напал и уцепился за него, не сознавая, что ищет спасительную соломку.
И сразу все стало простым, понятным. Таким, с чем можно мириться.
Конечно, кокетка, как и все девчонки на свете. Да разве хоть одна скажет сразу, что ты ей нравишься? Никогда в жизни! Станет крутить носом, будто смотреть на тебя не хочет. Чтобы распалить, а себе набить цену.
Черт, может, Настя и не хотела набивать себе цену? Даже наверняка не хотела. Но ведь она девчонка, а все девчонки обязательно выламываются сначала: мол, нужен ты мне очень, как же!
Просто они не могут иначе, девчонки… А он, псих несуразный, невесть что подумал!
Улыбка Насти вернула беспокойство, к которому Шугин начал уже привыкать, как к обычному состоянию, к покою.
Утром он, опираясь на палку, загородил ей двери на половину новичков. Спросил:
— Не сердишься?
— Чего мне на тебя сердиться? — вопросом же ответила девушка. — Матерков я наслышалась, они не липнут. Напился опять зачем?