Пока я стоял, задумавшись, не заметил, как на табло возле моего поезда появился номер платформы. Краем глаза увидел, как потянулся народ, вскинулся, и пошел на перрон вслед за людьми. Мое внимание привлекли двое мужиков, у одного из них рюкзак был точь в точь как у меня. Хмыкнул, прикольно.
На перроне пожалел что вышел, про утренний колотун я и забыл, отогревшись на вокзале. Возвращаться не стал, чтоб не мельтешить, да и примета плохая. Хотя это вроде если домой возвращаться, но мало ли, лучше уж подстраховаться. Так и остался ждать у начала перрона, вагон у меня был пятнадцатый, а про нумерацию вагонов и голову состава я как-то пропустил.
Поезд подъехал, и как ни странно, идти до вагона мне было совсем недалеко. Одним из первых предъявив билет хмурой проводнице, мельком на него глянувшей, просочился в вагон. Примерно в середине свою полку обнаружил, ну здесь ничего удивительного, так и просил, когда билет покупал. Мне самое главное подальше от туалета. А то иногда не проконтролируешь, и поедешь на самом козырном тридцать восьмом месте. Хотя тридцать седьмое тоже счастливое, тоже весь вагон тебе доброго утра пожелает и полотенцем по морде махнет.
Отстегнул боковые клапаны от рюкзака, и, устроив его в ящике для багажа под нижней полкой, сел у окна, ожидая попутчиков. Хотелось бы конечно компанию девушек симпатичных, но с моей удачливостью вряд ли стоит на это надеяться. Обязательно сейчас или быдло подсядет, или страхолюдины какие. Подсело и быдло, и страхолюдины, но я так сладко и хорошо заснул, что видел их только три раза, при посадке, при прибытии, и еще один раз, когда поссать просыпался.
23 апреля, раннее утро.
Ермаков Станислав, Санкт-Петербург.
Прощальный поцелуй был долгим, пьяным и слюнявым. "Пока, сладкий", - шепнула мне соседка по общежитию, и скрылась за дверью своей комнаты. Я постоял немного, глядя в потертый дерматин двери. Через полминуты понял, что все закончилось, и пошел по коридору в сторону кухни. На столе, накрытом в честь дня рождения одного из соседей, еще остались неубранные следы вчерашнего застолья. Почти с утра гужбанить начали. Пустые бутылки, ежики полных с горкой пепельниц, грязные тарелки с обветрившимися остатками салатов. Схватился за несколько пачек сока, потряс, все пустые. Блин. Не чувствуя особых угрызений совести, открыл холодильник соседки, и выхлебал стоявшие там пол бутылки минералки. Колючие струйки воды стекали по подбородку, попадая на грудь. Жажда не прошла, в холодильнике больше ничего не было из жидкости, поэтому я включил воду, и набрал себе целый стакан через фильтр. Потом еще один. Вроде полегчало. Заскочил в ванную, минут десять стоял, переключая воду от ледяной до обжигающе горячей. Сейчас, почти ночью, напор воды был хороший, не как днем, невнятная струйка, которой умыться и то сложно. Как мне объяснили, когда мы только в общагу въехали, это оттого, что дом строился в пятидесятых годах, и диаметр труб не рассчитан на то, что в каждой семье теперь стиральная, а то и посудомоечная машина. Да и на втором этаже мы, пока до нас дойдет с пятого. Все-таки раньше люди и ели мало, и посуду мыли меньше, и мылись реже. Мда.