— Во сне она кажется совсем юной, бедная овечка, — проронила сестра Анна-Мария, складывая на груди руки, выглядывавшие из широких рукавов.
— У нее и во сне вид обиженной. Действительно, бедная овечка, — сказала, пряча в белый воротник подбородок, сестра Бернадетта.
— У нее утомленный вид, — сказала сестра Анна-Мария.
— Я ожесточила свое сердце, сестра Анна-Мария. Всю ночь я молилась за юношей, сражающихся за Францию, и за спасение душ некрещеных бельгийских младенцев.
— Молись и за спасение нашей сестры-язычницы, сестра Бернадетта. Не подобает христианке ожесточаться сердцем.
— Проснись и умри, Мата Хари, — произнесла сестра Бернадетта, указывая перстом на спящую.
— Проснись и поживи, дитя, еще немного, — проговорила сестра Анна-Мария, легонько тряся Мата Хари за плечо.
— Ох, ох, — сказала Мата Хари и мгновенно проснулась.
— Ты примирилась с Господом? — поглядев ей в глаза, обрадовалась сестра Анна-Мария.
— Нет, chérie[127], только с собой. — Она посмотрела на висевшие на спинке стула черное платье и накидку и покачала головой. — Поздно мне надевать власяницу и посыпать голову пеплом, святые сестры. Хотя я не успела завершить ее, я легла спать.
— Что завершить?
— Историю моей жизни. Это придется сделать другим. Я дошла до того момента, когда умер Янтье. И я не смогла перенести этого. Даже теперь. И я уснула.
— Господь ниспосылает сон Своим чадам, — сказала сестра Анна-Мария.
— И грешникам, — прибавила сестра Бернадетта.
— Помолчи, — приказала ей старая монахиня.
— Не знаю, что мне приснилось. Никогда не запоминаю сны, — сказала Мата Хари. — Засыпая, я плакала. Айиии… Так причитают туземные женщины на Яве. Но теперь я умру без слез. Вот увидите.
— Какая жалость, — ломая руки, отозвалась сестра Анна-Мария. — Ах, какая жалость.
— Мне тоже жаль, chérie. Очень жаль. — Наклонившись, Мата Хари поцеловала пергаментную щеку монахини, наполовину спрятанную под накрахмаленным чепцом.
— Исповедайтеся Господеви… — начала сестра Бернадетта.
Мата Хари нетерпеливо повела плечом и взмахнула ресницами. В глубине ее бездонных глаз сверкнули искры.
— Я не сожалею о том добром, что я сделала, — сказала она.
— Одному Господу ведомо, что доброе, — отозвалась сестра Анна-Мария.
— Он так и не смог объяснить мне, что это такое, — задумчиво проговорила Мата Хари.
— Это кощунство! — воскликнула сестра Бернадетта.
— Нет, — возразила старая монахиня. — Молчи.
Сцепив пальцы рук, Герши неподвижно стояла посередине камеры. Казалось, она в трансе. Обе монахини, привыкшие часами выстаивать на молитве, смотрели на нее. Говорят, когда человек тонет, перед его мысленным взором проходит вся его жизнь. Возможно, и она перед смертью видела то же.