Усталый, измотанный, жаждущий покоя, солнечных батарей, подзарядки, но Лиза отдалялась после первых объятий и поцелуев, и только физическая близость, по которой оба истосковались, примиряла их на час. Но потом все равно начинался разговор, и в какой-то момент она не сдерживалась.
– Ну что, все идет не по плану, не так, как ты привык?
– Все идет не очень хорошо, – задумчиво соглашался Костя за чаем, салатом, бокалом вина или просто лежа в кровати и поглаживая ее руку.
– Не жалеешь еще?
– Нет, – он качал головой.
– Это ты такой упрямый или просто мне не хочешь признаваться?
– Да я не думаю, что это упрямство. Никто не обещал, что будет легко, вот оно и не легко.
– Хорошо, хорошо, ты не возбуждайся, главное, чтобы ты все еще понимал, зачем это делаешь. Я правильно понимаю, что у тебя в ближайшие недели перерыва не предвидится?
– Какой перерыв, конечно, не предвидится.
– Я так и думала. И по этому поводу хочу немножко сменить обстановку. У Алиски день рождения, и она приглашает к себе на Сардинию. Тебя тоже, кстати, приглашает.
– Когда? – без интереса спросил Костя.
– День рождения в следующую субботу, но я хочу на недельку слетать, если не возражаешь.
Это был первый раз со времени их знакомства, когда кто-то собирался один уезжать на неделю не по работе. Лиза испытующе смотрела на него, ожидая хоть какой-то реакции.
– Мне нечего тебе сказать, Лизуня, – она очень любила, когда он так называл ее, – в ближайшие несколько месяцев я вряд ли смогу украсить твою жизнь. Если ты думаешь, что я этого не понимаю, то это не так. Я все понимаю, и ничего не могу изменить. Мы уже говорили об этом, давай не будем снова.
– Не будем, – охотно согласилась Лиза, – не будем с одним уточнением. Ты не не можешь изменить, ты не хочешь изменить. Чувствуешь разницу? Я чувствую. А теперь и правда хватит об этом, тебе нужно отдохнуть…
Юрий Петрович был опытным и умелым царедворцем. Еще он был одним из немногих, кто мог не только придумывать красивые идеи, но и доводить их до реализации, плоды которой, как водится, присваивали иные царедворцы, что, впрочем, Юрия Петровича совершенно не огорчало. Он лично знал многих из великих, и великие тоже знали его в лицо и по имени, не очень хорошо представляя его истинное положение в изменчивой и запутанной византийской иерархии, но понимая, что он один из своих. Пару раз за последние года три у Юрия Петровича была возможность открыть потаенную дверь еще в одну комнату, от которой всего пара дверей было до того места, где в золотом яйце пульсировала вечная жизнь российской государственности, но оба раза он не то чтобы отклонял предложение войти – о таком безрассудном поведении и помыслить было невозможно, но как-то не торопился, и дверь сама по себе закрывалась, запуская в святая святых еще одного соискателя новых властных полномочий. В последний раз выглядело это совсем уж вызывающе, что повлекло не очень приятный разговор с главным работодателем, крайне раздосадованным тем фактом, что в дверь вошел не его человек. Такое поведение могло стоить Юрию Петровичу карьеры, если бы он к ней стремился, а так получалось, что и наказать его можно было только лишь… а вот получалось, что нечем его было наказать. То есть если по-серьезному, то, конечно, любого можно наказать, но видно был не тот случай. Да и потребность в его услугах со временем не то чтобы уменьшалась, а совсем наоборот, из чего можно было сделать два вывода – несмотря на всемерное укрепление вертикали власти, жизнь проще точно не стала, так же как и не прибавилось людей со сравнимым уровнем компетентности.