мой голос это?
Это голос мой?
Ведь я всегда такой вот голос ненавидел!
Не потому ль всегда сны виденные забывает человек
в час пробуждения,
если, скрывая недостатки, их не приукрасит,
того не сознавав?
Разве не потому все его исповеди
(с оправданиями и грехами вместе)
есть лжесвидетельство причастного к делам,
невольное присочинение?
Завтра, конечно, докажут мне и это:
что все видения и действия мои —
они не так,
они не то,
а лишь капризы
изнеженного принца.
Так видит человек свой город
в сверхзвуковом полете,
так видит космонавт планету нашу,
которая и меньше,
и милее,
и...
Все ж не как она.
Так, просыпаясь, помнит человек видения и сны
две стороны какой-то небылицы.
Испуг ослепшего, когда глаза его открылись,
и видит он тела без облачений.
2. Ты называешь это напевом
"Раздумья,
раздумья и их выражения" —
но не всегда ты говоришь словами:
ты называешь это напевом.
"Любовь,
любовь и исповедь сердец" —
но больше говорит ее молчанье.
Ты называешь это напевом.
"А странствия,
странствия и цель?" —
Но дали много ближе к вечному.
Ты называешь это напевом.
Ты говоришь напев, имея в виду все,
что сбрасывает иго обозначений и понятий,
бежит от призрачного света смысла обнаженного
и тех, кто мнит, что знает облаченья тайны.
Ибо напев — последнее, что сохранилось
от беседы Бога с его созданиями
до появления слов,
В котором все стенания твои и крики;
их ты умалчивал в молениях любви.
Ведь и сегодня ты скрываешь силы
(о, месяц полный над водой!).
Порою это чайка, вечно помнящая море,
порою это лань в возникшем силуэте —
но всегда напев.
Напев же говорит тебе:
ей имя Ху-а-лу.
Напев же говорит тебе:
ты — Абри.
3. Не хотела забыть птица
Не хотела забыть птица ту ветвь, на которой пела,
и хотело дерево помнить и помнить песню,
но когда прилетело утро на крыльях несчетных птиц,
друг друга они не увидели в неразберихе белой,
и от многокрылия птица исчезла.
Но вот устыдится день,
и они встретятся вновь,
и, быть может, на сей раз им бытие улыбнется —
и оба они прилетят на крыльях птицы одной.
4. Одна из них очень синяя
Есть тридцать шесть сокрытых птиц,
ради которых держится небо,
и песня держится,
и певец —
одна из них (всегда лишь одна!)
синяя очень:
синее небес,
синее бездны,
синей разноцветного платья Тамар, идущей к Амнону,
и снов о лестницах и снопах,
и стихов Ли Тай-по[16] и Рашбага[17].
До конца всех "более" в чудесах измышлений,
до конца всех "далеко" в полетах мечты —
потому ее не схватить,
потому ее не поймать,
не только силком,
но и глазом.
При каждом пении крыл в час благостного вечера
Ты говорил: она!
При каждом полете напева в предутренний час тишины