Бежать. Добежать до метро, хотя бы вырваться на улицу, прочь от страшной желтой стены… Еще немного, только бежать, изо всех сил, вон из кожи…
Те две бежали впереди; когда они нырнули под темную тушу вагона, Ивга поверила, что там спасение. Холодно блеснул рельс в свете одинокого фонаря; обдирая ладони, бросив бесполезную сумку, Ивга тяжело выбралась с той стороны. И снова под вагон, и снова… Лиса среди рощи, обложенной охотниками. Рыжий зверь, уходящий от погони, запутывающий следы, вперед, вперед, вперед…
Яркий свет фонарика отразился в кем-то брошенной консервной банке. Ивга закричала; те, что бежали впереди, закричали тоже. Полностью теряя рассудок, сделавшись животным, бегущим по кромке между жизнью и смертью, Ивга последним усилием бросила тело в узкую щель стены. Там спасение, там человеческие дома, там…
В последний момент ее схватили за ногу. Бледные женщины закричали снова — в два голоса, тоскливо и жутко.
Их было много. Они были везде — кольцом, кольцом, черные одеяния, теряющиеся на фоне ночи, и нелепые безрукавки, посверкивающие искусственным мехом в режущем свете фонарей. Вот они стали кругом, вот положили руки один другому на плечи, вот шагнули вперед…
Крик.
Круг танцующих сомкнулся. Как хищный цветок, изловивший муху и удовлетворенно поводящий тычинками; как бродячий желудок, готовый переварить все живое, по неосторожности попавшее в круг. Инструмент чудовищной казни — танец чугайстров.
Хоровод. Череда сложных движений — то медлительных и тягучих, то мгновенных, стремительных; прядильный станок, вытягивающий жилы. Обод черного, изуверски проворачивающегося колеса; танец чьей-то смерти…
И запах фиалок. Неестественно сильный запах.
Земля встала дыбом.
С каждым движением множились невидимые нити, захлестнувшие жертв. Как пульсирующие шланги, забирающие жизнь. Как черные присоски, вытягивающие душу. Две тени, бьющиеся в долгой агонии, и третья — обезумевшая, беззвучно кричащая Ивга.
Удушающая, пропахшая фиалками ночь. Выворачивающая наизнанку, отскабливающая дымящиеся внутренности с вывернутой шкуры…
— Ведьма…
Кажется, на мгновение ей позволили потерять сознание. Куда-то отволокли за руки и за плечи, по траве, по мелким камушкам, впивающимся в тело. Ночь превратилась в день — ей в лицо ударил свет сразу нескольких фонариков, и она забилась, закрывая лицо руками.
— Тихо, дура…
— Затесалась…
— Потом. Потом…
Ее оставили в покое.
Вот почему эти нявки так орут. Вот что они, приблизительно, чувствуют… И потом остается пустая кожа. Как чулок. С первого взгляда тонкий, искусно сшитый комбинезон. С пластинками ногтей. С белыми шарами глаз. С волосами на плоской голове, плоской, как сдувшийся мячик, и оттого неестественно огромной…