— Разрешаю, — сказала Венди, — но придется застегнуть курточку.
Она нагнулась, чтобы помочь сыну, но Холлоранн опередил ее, большие, темные пальцы двигались ловко и проворно.
— Я отошлю его прямо к вам, — сказал он.
— Отлично, — откликнулась Венди и проводила их до дверей. Джек все еще оглядывался — не появится ли Уллман. У стойки выписывались последние постояльцы «Оверлука».
Прямо за дверями были свалены в кучу четыре сумки.
Три здоровенных, видавших виды старых чемодана из черной искусственной крокодиловой кожи. Последняя необъятных размеров сумка на «молнии» была из выцветшей шотландки.
— Похоже, ты ее унесешь, а? — спросил Холлоранн у Дэнни. Сам он взял в одну руку два больших чемодана, а оставшийся сунул под мышку.
— Конечно, — ответил Дэнни. Он вцепился в сумку обеими руками и спустился вслед за поваром по ступенькам крыльца, мужественно стараясь не кряхтеть, чтобы не выдать, как ему тяжело.
За время, прошедшее с приезда Торрансов, поднялся резкий, пронизывающий ветер; он свистел над стоянкой, и Дэнни, тащившему перед собой сумку, которая стукала его по коленкам, приходилось щуриться так, что глаза превращались в щелки. На асфальте, теперь почти пустынном, шуршали и переворачивались несколько блуждающих осиновых листочков, отчего Дэнни на миг вспомнилась та ночь на прошлой неделе, когда, проснувшись после кошмара, он услышал — или по крайней мере подумал, что слышит, — как Тони не велит ему ехать.
Холлоранн опустил сумки на землю возле багажника бежевого «плимут-фьюри».
— Машина, конечно, не бог весть какая, — доверительно сообщил он малышу, — я ее нанял, вот что. Моя Бесси — на другом конце Штатов. Вот то машина так машина. «Кадиллак» пятидесятого года, а катается — одно удовольствие! Да, скажу я вам… Держу ее во Флориде, она уже слишком стара, чтоб лазить по горам. Тебе помочь?
— Нет, сэр, — сказал Дэнни. Последние десять или двенадцать шагов ему удалось пронести сумку не кряхтя. С глубоким вздохом облегчения он опустил ее на землю.
— Молодец, — похвалил Холлоранн. Вытащив из кармана синего шерстяного пиджака большую связку ключей, он отпер багажник и, поднимая вещи, спросил: — Сияешь, малыш? Да как сильно, я таких еще не встречал. А мне в январе шестьдесят стукнуло.
— А?
— Тебе кое-что дано, — сказал Холлоранн, оборачиваясь к нему. — Что до меня, я всегда называл это сиянием. И бабка моя тоже так говорила. У нее у самой это было. Когда я был пацаненком, не старше тебя, мы частенько сиживали на кухне и подолгу болтали, даже рта не раскрывая.
— Честно?
При виде разинутого рта Дэнни, его почти голодного выражения, Холлоранн с улыбкой сказал: