— А потом, сжав руку в кулак, представь, что он сделал.
Однако Палмер не умер прямо там же, как бы не так. Чан Бермудес пощадил его. Страшная ошибка, считает Милагрос, потому что именно Палмер затем на него и настучал. Подстроил ему ловушку.
Путешественник попивал свой тоник, а Милагрос так и сыпала присловьями и поговорками.
— Посеешь ветер — пожнешь бурю, — говорила она, — сам увидишь: через несколько лет Палмер умер страшной смертью.
И тут Милагрос решает поподробней рассказать о сексуальных наклонностях Палмера, про то, как однажды ночкой лунною он затащил к себе в постель одного молодого красавчика. И что неизвестно, так ли уж пламенел от страсти Палмер, но что его пыла точно не хватило бы на то, чтобы устроить пожар, в котором он сгорел вместе со своим красавчиком. И Милагрос, сведущая в мельчайших подробностях этой малопристойной истории, рассказала путешественнику о сибаритских замашках Палмера и о том, что он, для пущей эффектности, освещал свои утехи свечами в канделябрах эпохи королевы Изабеллы. И что из-за разыгравшейся в спальне бури страстей первыми вспыхнули простыни, а потом огонь охватил тело нациста, сжимавшего в объятиях смуглого мордастенького парнишку из того же Сан-Фернандо. Путешественник снова наполнил свою рюмку между делом спрашивая себя, какая доля истины была во всем этом.
Луисардо дал ему время дойти до машины и открыть дверцу, а потом снова позвонил ему с единственным намерением спутать карты и сбить его с толку, чтобы он почувствовал себя еще более уязвимым. Вероятнее всего, что, когда Луисардо назначил более позднее время, внутри «ауди» произошел новый всплеск эмоций. Насколько я понял, ночкой сторож стоянки, привлеченный шумными криками и возней, пару раз за ночь подходил к машине и призывал пассажиров к порядку. «От этого ветра даже скотина психует», — заявил Распа следователю, который вел протокол. Однако последнее заявление не имеет для нас ни малейшего, я бы даже сказал, вообще никакого интереса. Единственное, что нас интересует, — это что Луисардо заходил домой около половины седьмого, в то время, когда нежный свет зари мешает реальность с фантазией. В то время, когда Милагрос обычно возвращалась с работы, раздевалась и пила виски, пока рассвет просачивался сквозь жалюзи. С тех пор как мэрия предоставила ей это жилье, ритуал, состоявший из рюмочки на заре, повторялся каждое утро. Так шли часы. Иногда она включала телевизор и задремывала на диване в вибрирующем свете экрана величиной с футбольное поле. Однако в то утро Луисардо не застал сестру с по обыкновению устремленным в окно взглядом, как бы не так. В то утро Луисардо пришел домой первым, и почти сразу после этого в дверь постучали. Тут он понял, что сестра не одна. Потом, чтобы скрыть, что было на самом деле, он придумает путешественника, сидящего на краешке дивана с темными кругами вокруг глаз — черными следами бессонной ночи, малявка. Его недреманные зрачки вперились в цедящийся сквозь жалюзи рассвет, который враждебен ему. Его костлявая рука сжимает мясницкий нож, в другой — незажженная сигарета. В ванной Милагрос наводила красоту. По словам Луисардо, несмотря на сильный ветер, сестра твердо решила пойти на пляж.