— До завещания не добраться. Оно, скорей всего, лежит у нотариуса. А насчет капиталов я уже выяснил. Не вполне легально, разумеется, но дело того стоило. Если никому не разболтаешь, скажу.
Он ухмыльнулся, и Хункелер кивнул.
— Как минимум, три миллиона франков.
Хункелер прошел к себе, разложил на столе списки. Изучать их совершенно неохота, но, пожалуй, все-таки придется. Он взял в руки список умерших пациентов. Берте Хильфикер было 86, и жила она в интернате для престарелых. Хансу Крауэру, тоже обитателю интерната, было 78. Регула Хеммерли преподавала в гимназии, проживала в районе Брудерхольц, на Вахтельвег, 19, и скончалась в возрасте всего лишь 54 лет.
Он позвонил в кабинет д-ра Эрни. Трубку сняла г-жа Швааб.
— Вы не скажете, когда возвращается доктор Кнехт? — спросил комиссар.
— Сегодня вечером. Пора уж. Я ведь только и делаю, что выпроваживаю народ. Пациентов и журналистов. Даже с радио приходили. Ох и нахальные типы, сущие пиявки, никак от них не отвяжешься. Но я ничего им не говорю.
— А что бы вы могли им сказать?
— Ну, разное. Мало ли что я знаю.
— Что молодежь держит собаку впроголодь?
— Про собаку я сказала, потому что это никак не связано с убийством и вдобавок чистая правда.
— Нет, это клевета. А теперь не откажите в любезности позвать к телефону госпожу Цбинден.
Г-жа Швааб сердито фыркнула, но смолчала. Немного погодя в трубке послышался голос Рут Цбинден.
— Вы можете назвать мне имя нотариуса доктора Эрни?
— Да. Дольф Гербер, с Парадизхофштрассе.
— А не знаете, кто наследует госпоже Эрни?
— Догадываюсь. Но не скажу, потому что в точности не знаю.
— Я слыхал, она была богата.
— Да, очень. Ее родители владели мебельным магазином. И как единственный ребенок она унаследовала все состояние. А теперь такой вот кошмар.
Хункелер услышал, как она всхлипнула.
— Можно еще вопрос? Если не хотите, можете, конечно, не отвечать, вы не обязаны.
— Пожалуйста. Спрашивайте.
— Что, собственно, произошло с госпожой Хеммерли, которая скончалась три недели назад?
— Печальная история… — Рут Цбинден вздохнула. — Только вот не знаю, вправе ли я говорить об этом.
— Мы же все равно выясним.
— Нам не удалось обнаружить первичный очаг. Только метастазы.
— И где вы их обнаружили?
— В мозгу.
Комиссар достал из пачки сигарету, закурил. Но вкус почему-то был неприятный.
— А об окружении госпожи Хеммерли можете что-нибудь рассказать?
— Вправе ли я?
— Я прошу вас.
— Тайны из этого не делали, — помолчав, проговорила она, — так что, наверно, рассказать можно. Она жила вместе с подругой, госпожой Карин Мюллер, сестрой-анестезисткой из кантональной больницы.