Вот обрывки разговоров.
— Брежнев сошел с ума, понимаешь? С ума сошел! Тебя что, сюда не пускали? Почему ты на танке приехал? (На ломаном русском.)
Танкист (лицо измученное, злое): — Вас защищать!
— От кого? Мы тебя звали?
— От кого, от кого... От фашистов! Они завтра должны были вас захватить.
— На, поешь! Дай там другим своим. Вы откуда, с самолета или с военной базы?
— Не имеем права говорить.
— Но как вы здесь оказались? Вы знаете, где вы находитесь?
— В Германии...
— Я (танкисту): Послушайте, я свой, из Москвы. Объясните, какой у вас приказ: людей пропускаете, а машины? Они спрашивают — машины будете пропускать?
— Ничего не знаю, отойдите от машины.
— Но люди же должны хотя бы понять, что им можно, а чего нельзя. Чего вы требуете?
— А это какой город?
— Товарищ, они спрашивают, как им быть, к кому обращаться?
— Тут медицинский транспорт, им надо проехать.
— Ой, это не вы снимались в кино «Республика ШКИД»? Не можете расписаться на память? Такая встреча!
В эту ночь мы не спали ни минуты. Не спали и днем. Не спали и в следующую ночь. Разговаривали и пили водку, закусывая яблоками. Другой еды как-то не попалось. Ресторан гостиницы закрылся по случаю всеобщей забастовки и в связи с отсутствием посетителей. Август — месяц туристов. До событий гостиница была полна, а теперь... уехали многочисленные немцы, уехали австрийцы, исчезли американцы, французы, скандинавы... Во всем огромном отеле, кажется, остались только мы с Гришей. На нас смотрели с недоумением и плохо скрытой неприязнью.
Мы дошли до вокзала, чтобы узнать, пойдет ли поезд на Москву 22-го вечером. На этот поезд у нас были билеты. Однако вокзал был полностью блокирован, и ползли слухи, что никакие поезда не ходят и не пойдут по причине все той же всеобщей забастовки.
Мы позвонили в посольство, нам ответили, что не до нас. Мы спросили, а как быть? Пас послали на три буквы, Транспорт не ходил, и перемещаться в другую часть города можно было только пешком. Периодически слышались выстрелы, по радио все время призывали сдавать кровь для переливания раненым. Во всех храмах звонили колокола.
Бесконечные разговоры, колоссальное напряжение и вынужденное полное бездействие угнетало. «За свободу надо платить!» — не раз вспоминалось и обретало разные смыслы. Это требовало немедленного героического поступка — выйти и громко крикнуть, что ? Или добраться до Москвы и там публично заявить, что... Поклясться друг другу, что отныне мы...
А потом... потом уже иначе звучало это: «За свободу надо платить!» — чехи только понюхали свободу, мы только вблизи посмотрели, как они ее нюхают, и вот пришла железная сила...