Перед открытой дверью сидел неряшливо одетый человек. Поднявшись, он направился к нам в сопровождении красивой чёрно-белой собаки. Только когда человек приблизился, я вдруг разглядел, что это женщина.
Не дойдя нескольких футов, она остановилась и пронзительно расхохоталась:
— Вы что, заблудились?
— Мы наслаждались прогулкой по Болотам, — вежливо ответил Шерлок Холмс. — А вы кто — пастух?
Женщина с удовольствием, совершенно по-мужски, сплюнула.
— Сторож при овцах. Уже десять лет. Как мой старик умер, заняла его место.
— Вы живёте довольно уединённо, — заметил я.
Она хмыкнула:
— Нет, здесь я остаюсь только во время окота овец. Живу я в Брукленде.
— Мимо вас ходит много народу? — спросил Шерлок Холмс.
— Когда как, день на день не приходится.
— Наверное, случается, что и верхом проезжают, — заметил Шерлок Холмс.
Она снова сплюнула:
— А, это Бен Пейн. Кротолов. Ездит по округе и ищет кротов.
— Он недавно проезжал? — спросил Шерлок Холмс.
— Может быть.
— Мы ищем его, — сказал Шерлок Холмс.
— Найдите, если сможете, — съязвила она.
— Курите? — Шерлок Холмс предложил ей свой кисет. Он заметил черенок трубки, торчавший у женщины из кармана.
Она тотчас вынула обугленную старую трубку и набила её. Он дал ей огонька и, когда она закурила, задал ей ещё несколько вопросов о прохожих.
Женщина отвечала уклончиво. Расставшись с нами, она неторопливо направилась к старой маленькой хижине, выпуская клубы дыма.
— Что вы об этом думаете, Портер? — спросил Шерлок Холмс. — Она всегда так относится к посторонним?
— Она слишком быстро заметила нас и подошла, чтобы справиться, — ответил я. — Не думаю, чтобы мимо неё кто-нибудь мог пройти или проехать незамеченным. Она живёт очень уединённо, и каждый прохожий для неё — событие.
— Но на ночь она возвращается домой, в Брукленд, — задумчиво заметил Шерлок Холмс. — Когда уходят пастухи, на Болотах становится совсем пусто.
Когда я обернулся, хижина сторожа исчезла. Только дренажная канава, вдоль которой мы шли, помогала сохранять направление. У меня было ощущение, что, уклонившись от неё, я тут же потеряю ориентировку и заблужусь в зелёном море травы. Правда, я уже и сейчас начал терять ориентацию. Когда я попытался определить, где нахожусь, то обнаружил, что канава изгибается и солнце находится вовсе не на том месте, где я ожидал его увидеть.
На этой равнине было невозможно ориентироваться по сторонам света. На первый взгляд предметы находились там, где они и должны были быть. Однако если бы это было так на самом деле, вы легко представляли бы, где находитесь. За несколько минут эта равнина могла поглотить вас и заставить сомневаться в привычном соотношении суши и воды или земли и неба. В качестве ориентира мы продолжали использовать ту же самую большую дренажную канаву. Я был почти уверен в том, что мы совсем затеряемся, если отклонимся от неё.