Конечно, ради Кэсси, убеждала она себя, ради моей дружбы с ее матерью. Но как бы она ни объясняла это, Максимилиано ди Анджели заставил ее сделать то, чему противился ее инстинкт самосохранения.
Линнет должна была обосноваться в «Кафаворите» на следующий день. Но, цепляясь за свою независимость, Линнет настаивала на том, чтобы поехать домой за вещами и личными принадлежностями.
— Пустая трата времени, — нетерпеливо возразил он.
— Я приехала без вещей, — твердо сказала она. — Я не могу так жить целых две недели.
— И для этого вы собираетесь возвращаться в Англию? В Венеции полно магазинов, и во всех лучших для меня открыт счет.
Позволить ему обеспечить ее гардеробом? Решительно нет! Она отлично представляла дорогие магазины, где он был постоянным покупателем.
— Я не могу так поступить, — спокойно возразила она.
— Почему? — изумился он. — Вы не будете мне ничем обязаны, если боитесь именно этого. Если же вся проблема в деньгах, я думаю, что билет на самолет в Англию не дешевле, чем затраты на покупки, не так ли?
— Да, это так, — согласилась она. — Но я хочу привезти свои собственные вещи, синьор. И я сама оплачу авиабилет.
— Вздор. — Он презрительно взмахнул рукой. — Кроме того, раз вы собираетесь жить в моем доме… или остановиться в нем как гостья… вы должны перестать называть меня синьор. Надеюсь, «Макс» не будет стоить вам больших усилий?
Линнет сглотнула.
— Думаю, что нет, — неохотно ответила она, хотя боялась, что его имя застрянет у нее в горле. Имена были для друзей — или, по крайней мере, для людей, которых связывают дружеские отношения. Сложно обращаться по имени к человеку, к которому испытываешь глубокую, жгучую, скрытую злобу. Нужно быть очень хорошей актрисой, чтобы суметь долгое время скрывать свои чувства.
Он настоял на том, чтобы проводить ее до отеля, но прежде, чем они покинули бар, Линнет заметила, что он махнул рукой темноволосой женщине, с которой разговаривал, когда она пришла. Линнет подозревала, что он вернется сюда, как только избавится от нее. Она не совсем понимала, почему испытывает чувство вины за то, что отвлекает его от личной жизни.
Пока они шли, стало садиться солнце, и Венеция купалась в последних золотистых лучах заката.
— При таком освещении Венеция подобна стареющей, но все еще прекрасной куртизанке, уверенной в своем очаровании, — задумчиво сказал он.
Линнет внимательно посмотрела на него. Не было сомнений, что он любит этот город и чувствует общность с ним. Нет также никаких сомнений, что он заботится о своей дочери.
Но она чувствовала, что за его любовью стоит самонадеянное чувство собственности. Как будто все законно принадлежит ему по праву рождения и он никогда не сомневается в абсолютности своего права.