Вдруг что-то изменилось. Уставший Гришка даже сразу не понял, что именно. Но из осторожности застыл на месте, пытаясь определиться. И облегченно выдохнул, разводя ветки руками: ручей, хоть что-то новое. Теперь Гришка слышал звон ручья, он пробивался сквозь вязкую тишину, первые живые звуки здесь.
Спускаться к воде Гришка не стал, хотя жажда мучила давно. Но и уйти хотелось подальше, чувство опасности все усиливалось и ощутимо давило.
Гришка судорожно сглотнул и с трудом заставил себя двигаться дальше.
Абсолютно иррациональный, необъяснимый страх все усиливался. «Проснуться бы, – беспомощно подумал он. – Или я не сплю?»
Гришка из последних сил бежал вдоль ручья, стараясь не удаляться от воды, а за ним шла, катилась странная удушливая волна. Появилось уже знакомое чувство взгляда в спину. Только на этот раз бессильной ненависти Гришка в этом взгляде не чувствовал. Только уверенность – жертва никуда не денется.
Поняв, что с ним собираются играть, как с жалкой мышью, Гришка в ярости бросился в воду. И… проснулся.
Сев в смятой постели, Гришка долго не мог отдышаться, сердце билось так сильно, что было больно.
Гришка стянул мокрую – от испарины? – футболку. Промокнул влажные волосы. И вдруг застыл, глядя в темноту. Гришка внезапно понял, чего еще не хватало его картине.
Он знал – писать нужно сейчас, пока чужой мир живет в нем, пока он сам еще толком не проснулся.
Гришка не снял полотна со стены, не стал устанавливать его на мольберт. Он собирался писать тишину мира, в котором разум еще не проснулся. Именно она была ключом к нему, но как это сделать…
Гришка стоял, всматриваясь в кусочек джунглей и восстанавливая в памяти то, что недавно видел. В его ушах вновь зазвенел ручей, в спину вновь с насмешливой уверенностью смотрел… зверь?
Уже не зверь.
Не совсем зверь!
Гришка внезапно каждой своей клеточкой почувствовал, что новый, невиданный мир буквально дрожит на кончике его кисти. И он, Григорий Лапшин, сейчас подарит ему будущее.
* * *
Проснувшийся Тимка длинно зевнул. Обернулся на комнату хозяина, и вдруг что-то его насторожило. Доберман подобрался. Его уши плотно прижались к черепу, и раздалось низкое, какое-то горловое рычание. А в глазах Тимки все сильнее разгорались янтарные огоньки.
Пес одним прыжком оказался у детской и лапой привычно распахнул дверь. Увидел хозяина и жалобно заскулил. А потом оттеснил Гришку от полотна, наваливаясь на него всем весом и толкая в сторону. И глаза его светились в темноте.
«Почти волчьи, – ошеломленно подумал Гришка. – Надо же, впервые что-то почуял…»