Мы сделали привал близ бревенчатого укрепления, которое принадлежало какому-то белому скваттеру – старику высокому и скуластому. Худощавый, рыжий, с лицом несколько перекошенным, он поминутно подмаргивал одним глазом, будто хотел дать понять, что всё, что он ни делал, имело какой-то скрытый смысл. Когда мы встретили его, он находился в гневном состоянии, так как у него пропала лошадь.
– Я говорю вам, что её украли краснокожие! Эти сукины дети, язви их душу, обожают красть лошадей! – Старик торопливо подмигнул пару раз.
– Может, она всё-таки сама ушла? – нахмурился сержант Пупс, растопырив свои громадные уши и распушив усы.
– Сама? Не пытайтесь насмешить меня, сэр. Тут недавно проехали Оседжи, – скваттер погрозил пальцем куда-то в окно, – это их рук дело. Вот я им устрою вазелиновую задницу!
Он снял со стены длинноствольный карабин и обернулся к нам.
– Вот что нас рассудит, – засмеялся он, хрипло поглаживая потёртый приклад ружья, этого неизменного миротворца в делах правых и неправых.
В дверях показался второй скваттер.
– Верно, только так и можно решать наши дела, – сказал он, застёгивая ремень с револьвером; у него за спиной уже висело ружьё.
Мы всячески старались успокоить старика; объясняли, что лошадь его легко могла сама уйти в ближний лес; но он не хотел согласиться с нами, так как его жгла жажда мести, столь свойственная всем жителям пограничья. На Диком Западе людей обычно жгло желание хоть в чём-нибудь да обвинить индейцев, и ничто на свете не могло успокоить скваттера.
Мы проехали ещё несколько миль и вскоре потеряли след сержанта Пупса и его людей, так как встретили множество других следов, с которыми совершенно спутались нужные нам. Вскоре мы окончательно оставили позади мирные земли и выехали на обширную пустыню, покрытую высокой, мягко колыхавшейся травой.
След, по которому мы двигались, представлял собой узкую стёжку, бежавшую по холмам и долинам, через кусты и плеши, по дикой чаще и голой степи. В этой пустыне путники – верховые и пешие, индейцы и белые – всегда идут один за другим, чтобы кто-то прокладывал дорогу, облегчая путь всем остальным. Поэтому по следам никак нельзя узнать о точном числе путешественников, ибо от всех остаётся лишь узкая тропка.
Немного проехав по стёжке, мы увидели вдруг мчавшегося нам навстречу нашего недавнего знакомца – скуластого и вечно подмаргивающего скваттера. Он ехал рысью по склону холма в сопровождении своего спутника. Его худощавость и какой-то жалостливый вид напомнили мне известные изображения Дон Кихота Ламанчского. Он, как и этот славный рыцарь, ехал на поиски приключений, готовый ворваться в глубь самой непроходимой топи, где его подстерегали коварные враги.