На сей раз я оставил Баязета дома и шагал пешком, вровень с моряками, хотя колено мое после вчерашней беготни ощутимо давало о себе знать.
– Сеславин! – восклицал Бахтин, приветствуя очередного сослуживца. – Как на твоем корыте? Дурасов! Наконец и твое корыто пришло! Сэр Джон! Уотс эбаут йоур трус?
И так бойко зачастил по-аглицки, что природному британцу впору.
– Вместе с нами идут аглицкие суда. Они также будут защищать Ригу, – объяснил милосердный Иванов. – А язык аглицкий многие наши офицеры знают. Вот и корыто наше. Тут мы с вами до поры простимся, Бушуев.
– Кой черт занес меня на эту галеру! – воскликнул Никольский, глядя на канонерскую лодку с плохо скрытым неудовольствием. И его можно было понять – место, где провел в тесноте несколько суток, особой любви вызывать не может.
Я лишь пожал плечами, запомнив на всякий случай, что сие судно, кроме как корытом, также галерой именуется.
Новоявленные домочадцы мои небрежно раскланялись, и минуту спустя я уже не понимал, куда они подевались. Лодки, стоявшие у рижского берега и уже плавающие дозором вблизи противоположного берега, все для меня были на одно лицо. И я здраво рассудил, что, куда бы они ни направились, а ночевать вернутся ко мне.
– Барин, барин! – позвал меня Васька.
– Ты где пропадал? – спросил я.
– Я, барин, с матросами толковал. Знаете, как зовется большая лодка, на которой господин Бахтин капитаном?
– У этих лодок нет имен, дурак. Им не положено.
– Ан нет! Зовется она – «Бешеное корыто»!
– За что ж ее так прозвали?
– Сказывают, во всех боях она впереди, и господин Бахтин собрал у себя всех самых отчаянных – и матросов, и канониров! И лезет он на этом «Бешеном корыте», не слушаясь старших командиров, в самые опасные места.
– Ну что ж, – отвечал я, – хоть это радует…
Ибо мое отношение к Бахтину с его подчиненными нуждалось в приятных сведениях, чтобы оставаться достойным хозяина дома, где эти господа поселились.
– Счастливый день, Бушуев! – услышал я и ощутил мощный хлопок по плечу. Это был Семен Воронков, пришедший поглядеть, какие орудия привезла с собой флотилия.
– Не так уж и глупо было поставить на лодках старые единороги, – сказал он. – Вес у них невелик, скорострельны, заряжаются легко, бьют далеко. Даже четвертьпудовый единорог, стоя на носу или на корме, может беды наделать, не говоря уж о полупудовом. А вот фальконеты мне непривычны. Ядро – с яблоко, свинцовое, в ствол вбиваться должно туго, стало быть, и полетит далее чугунного. В корабельном борту немалую дырищу пробьет. А как против пехоты или кавалерии – это еще вопрос… Ну, пойду взлезу на «Торнео» к приятелям, погляжу, чем там собираются бить француза. Там-то, чай, не менее трех десятков стволов… Каково вчера повеселились с гостями? Я к себе взял штурмана и лейтенанта с «Торнео» – и до чего же славно выпили за погибель Бонапартову!