– Знаешь что, Мякишев… Ты не обижайся. Сам не знаю, что на меня нашло… Может быть, дело в нём. – Савелий Игнатьевич кивнул на пистолет.
Мякишев критически оглядел оружие и деловито заметил:
– Вы его неправильно держите.
– Что? – Савелий Игнатьевич растерянно посмотрел на маузер, а потом на поручика.
Мякишев ухоженными пальцами взял Савелия Игнатьевича за кисть.
– Ну да. Большой палец лучше класть сюда. И курок у вас не взведён… Вот, глядите.
Поручик натянул рычажок, и пистолет сухо щёлкнул. Савелий Игнатьевич охнул. Мякишев встревоженно на него посмотрел:
– Не пойму… Вы что, первый раз с маузером дело имеете?
Рабочий, смутившись, почесал лоб и буркнул:
– Откуда мне? Пострелушки в тире – мещанское развлечение. Пистолет стоит два моих годовых оклада. А у меня жена и трое ребятишек… В ЧК мне дали выстрелить пару раз, и всё. Потом выдали под расписку. Как его обратно-то разрядить?
– Вот. Теперь на предохранителе, – показал Мякишев.
– Спасибо…
Савелий Игнатьевич неловко убрал маузер в кобуру. Мякишев прикрепил шашку с ножнами на пояс. Переглянувшись, они зашагали бок о бок по пыльной дороге. Слева тянулись поля и сады, а справа – бревенчатые домики. Дорога стала твёрже, и вдоль неё появились кованые фонари.
За поворотом, из-за деревьев выросло огромное здание с колоннами, скрывавшееся за высоким забором. К нему вела аллея, обсаженная искусно подстриженными кустами. Ворота были заперты.
Мякишев заметно нахмурился. Простые избушки сменились добротными деревянными домами. Между ними светлыми пятнами выделялись роскошные особняки. Чем дальше, тем более озабоченным становилось его лицо.
Напротив очередного особняка поручик остановился.
– Ничего не понимаю, – пробормотал он растерянно. – Здесь всё какое-то неправильное. Вот здесь должно быть здание Межевого института. А сейчас на нём почему-то демидовский герб… А вон там, глядите, – он указал рукой, – должны стоять корпуса табачной фабрики «Бостанжогло и сыновья». Сейчас, погодите…
Мякишев выудил из кармана ярко-красную, как пламя, пачку папирос «Али» и показал отпечатанный на ней адрес.
– Дом двадцать, корпус четыре… Вы видите здесь кирпичные корпуса? Вот и я о том же. – Он взглянул на рабочего.
Савелий Игнатьевич промолчал. Эти названия ему ничего не говорили, но он заметил другое. Почти все дома выглядели покинутыми. Ни над одной трубой не курился дымок, ни в одном окне не появились лица хозяев, хотя два человека на пустой дороге давно должны были привлечь внимание.
Не видно ни извозчиков, ни подвод. Город казался вымершим. С крыши с карканьем сорвалась ворона, и опять наступила тишина. Под ложечкой у рабочего заворочался страх.