Они миновали красивую ярусную церковь с круглым куполом, прятавшуюся в глубине за решёткой. Савелий Игнатьевич подёргал ворота.
– Заперто?
Поручик быстро перешёл на другую сторону и дёрнул дверь бревенчатого дома. Неожиданно она распахнулась, и поручик исчез в тёмном проёме. Савелий Игнатьевич напряженно застыл.
Через пару мгновений Мякишев появился с другой стороны и развёл руками.
– Внутри тоже никого…
Рабочий вздохнул:
– Да что же это такое? Куда все исчезли? Не сквозь землю они провалились, в самом деле?
– Надо найти высокое место и осмотреться, – решил поручик.
Песчаная дорога сделала резкий поворот, слилась с другой, и на пересечении вырос настоящий дворец. Крохотные стеклянные окошки отражали тусклый свет, а ватные облака над головой оттеняли зубья решёток.
– Стойте, – вдруг сказал Мякишев и замер.
– Что такое?
– Кажется, я знаю, в чём дело. – Поручик усмехнулся. – Да нет же… Такое говорить язык не поворачивается.
– О чём ты, Мякишев? – растерялся рабочий.
– Слушайте… – Поручик посмотрел на него. – Я понимаю, что это звучит дико… Но, по-моему, эта Басманная – не та, которая сейчас. А та, которая была много лет назад. Я точно знаю, что вот этот дом должен выглядеть иначе. А вот этот – вообще сгорел. Начало девятнадцатого века, я бы сказал. Мы как будто перенеслись в какой-то фантом.
– Это как в яркой книжечке англичанина Уэллса? – вспомнил Савелий Игнатьевич.
– Уэллс? Примерно. Или Тургенев.
Мякишев взволнованно потёр лоб:
– Да, это многое объясняет. И поведение тех людей… Хотя, с другой стороны, может быть, меня просто ранило, и на самом деле я сейчас лежу и вижу опийные грёзы. Может быть, это мне только мерещится… И не было ни Керенского, ни Февральской революции, ни позорной сдачи. И никакого рабочего Ласточкина тоже нет. А есть только я, Эрзерум и полевой госпиталь… и завтра Юденич поведёт войска в атаку к Босфору.
Вместо ответа Савелий Игнатьевич подошёл и молча ткнул Мякишева кулаком в бок.
– Простите, замечтался, – поручик потёр ушибленное место и натужно улыбнулся. – Довод действительно отличный. Достойный киника, я бы сказал…
– Кого? – вскинулся Савелий Игнатьевич.
– Диогена в бочке, – рассеянно отозвался Мякишев, изучая окна верхних этажей.
– А, тогда другое дело, – рабочий, успокоившись, кивнул. – Бочка – это понятно.
– Вот то, что нам нужно, – указал поручик. – Усадьба Мусина-Пушкина. Четыре этажа, выше не придумаешь. Давайте попробуем найти вход.
Они, тщетно дёргая все двери, обошли здание дворца. Мякишев остановился возле круглого балкончика, похожего на небольшую беседку, и задумался.