– Римские ночи, – буркнул мрачный и желающий неприятностей Савичев. – Каракалла был бы в восторге. Ох, Европа…
Сагит безучастно наблюдал за танцовщицей, исполнявшей танец живота прямо на столе с яствами, а Буссенар только белые зубы скалил.
– Вы все-таки пришли, – холодно приветствовала их госпожа Сансон в главной круглой зале, под заполненным народом балконом второго этажа, у накрытого зеленым сукном круглого стола.
– Явился непрошеным, – Савичев улыбнулся, поклонился всем телом, словно кол проглотивши, и ручку хозяйке поцеловал.
Сагит разглядывал ряд длинных прямых мечей со скругленными остриями, с рукоятями из кованого железа, в стеллаже полированного красного дерева на стене позади хозяйки.
– Замечательная коллекция, – произнес знакомый голос за спиной.
Сагит и Савичев оглянулись. Ла Пуассон улыбался новоприбывшим, сжав трость за спиной обеими ладонями.
– Славные орудия ремесла предков нашей замечательной хозяйки верно служили им, покуда те не перешли на гильотину. Вы не знали, господа? Отец и дед Жаннетт были палачами. Немало славных голов сняли они с плеч. Картуш, Луи Бурбон, Антуанетта, Дантон…
Жаннетт поморщилась. Савичев стал бледнее, чем был. Сагит только прищурился, размышляя, как ему убить этого болтуна – может, действительно осиновым колом, как Буссенар советовал? Арап боялся Ла Пуассона до потери чувств – Ла Пуассон обещал бедняге месть за предательство, и Сагит только угрозами и обещанием убить бывшего хозяина вынудил его идти с ними.
Жаннетт Сансон безразлично наблюдала за потерявшим дар речи Савичевым, хлопая сложенным веером по руке. Ла Пуассон сделал несколько шагов и взял ее под руку кончиками пальцев:
– Мы, пожалуй, начнем, дорогая, – мило улыбнулся он ей, что контрастировало с гримасой русского капитана. Однако вот какой пассаж. Девице таких кровей действительно уместно ходить под руку только с пиратом. Презренные ремесла, низкие люди… Савичев был уязвлен до глубины души. Но кроме себя винить было некого, девица с самого начала честно давала ему от ворот поворот.
Тем временем торг начинался. Внесли лот – огромное блюдо, чеканенное языкастыми демонами, часть морской добычи Ла Пуассона. На нем, посредине, серый угрюмый череп, отражавшийся в полированном серебре. Знакомый еще по Лейпцигу карлик-коротышка в золотых серьгах и с бородой косицей, нес блюдо над головой. Торжественно обошел с ним вокруг стола, а потом водрузил его в центр суконного поля.
Савичев уставился на череп, как на бомбу с тлеющим фитилем, а Сагит-то еще днем узнал от Буссенара, что собираются здесь продавать.